Короли пепла

Нелл Ричард

– Это должна была быть ты, дура. – Его грудь вздымалась, острые зубы обнажились. – Наша мать любила нас, – прошипел он с глубокой горечью, подчеркнуто, словно подначивая Кикай возразить. Его трясло, а в голосе вдруг появился акцент.

– Я… уверена, что любила. Я погорячилась.

Он сказал «нас»?

Великан двинулся вперед, с трудом делая каждый шаг. Кикай отступила так далеко, как только смогла, и подумала, не прыгнуть ли ей в воду, но слишком замешкалась.

Огромные

руки отмели ее протесты и обвились вокруг ее шеи прежде, чем Кикай успела закричать. Губы варвара искривились, как у пса, и он выгнул женщину назад, так что она повисла над водой.

– Бэйла была доброй и смелой, хорошей и любящей. Совсем не похожей на тебя, принцесса, или на меня. Я знаю, тот палач служил тебе, о да. Я знаю, ты прикидываешься дурой, но слуги живут в страхе перед тобой – как и, несомненно, весь Шри-Кон. Я знаю о твоих играх и обманах и о том, что прячется под этой маской. Чудовищам не скрыться от чудовищ.

Он дышал так, словно боролся с желанием свернуть ей шею; его мышцы напрягались, но сила его хватки не менялась.

– Никогда. Не заикайся. О моей матери. Никогда, никогда, никогда, никогда! – Его грудь ходила ходуном. – А не то я преподам тебе урок страданий. Ты поняла, холеная принцесса?

Кикай кивнула, потому что не могла говорить. Она ощущала только склизкую влагу на пальцах Роки, а теперь и на своем лице и волосах, близость его лица и его гадкое дыхание, вторящее ее собственному.

Внезапно он отпустил ее и попятился. Его лицо сморщилось, будто в замешательстве, руки были по-прежнему вытянуты и полуобвиты вокруг невидимой шеи. Он посмотрел на забрызганную кровью лодку; его глаза выражали сожаление.

– Я… я приберусь… тут и отвезу нас в Бато, – сказал он, и его голос звучал теперь отдаленно, как будто во сне, вновь с безупречным акцентом Пью. – Лоцман, – его рот открывался и закрывался, и он выглядел, наверно, пристыженным, – он умер от внезапной хвори. – Дикарь, начерпав ведерком воду, обтер себя, а затем смыл лужу крови.

Кикай нагнулась и набрала в ладони морскую воду, чтобы ополоснуть кожу. Она закрыла глаза и попыталась унять дрожь. Она знала, что не должна выказывать страх перед диким животным.

– Я заметила, что он выглядел бледным, – сказала она, когда удостоверилась, что ее голос не дрогнет. – Потом он стал трястись и кашлять кровью, а через несколько минут свалился и умер. Я… не хотела плыть вместе с трупом, поэтому ты выбросил его за борт, для моего удобства. Спасибо.

Гигант промолчал, бросая остатки тела лоцмана в воду.

– Теперь я прочту молитву, – сказала Кикай, все еще силясь прийти в себя. Ее ум, по крайней мере, снова начал работать, и она сознавала, что придется выплатить семье лоцмана компенсацию. – Ты знал его имя?

Рока

покачал головой. Закончив приводить себя в порядок, он приступил к управлению судном, повернувшись к ней спиной.

Кикай попросила добрых духов спрятать труп от морских богов, чтобы те не воскресили лоцмана в обличье глубинного монстра. И еще попросила их защитить ее от этого безумца и позволить ей дожить до того, чтобы снова увидеть сушу.

Молясь, она дала себе и духам сакральный обет, что пойдет на всё, если придется: она пообещала, что если доживет до того, чтобы увидеть берега своего города, Рока однажды умрет в криках.

Она понимала: Фарахи был обманут – возможно, даже подвергся влиянию какой-то чужацкой магии – и каждое мгновение, проведенное в присутствии этой твари, подвергало его опасности. Ее брат великий человек и великий король – король, в котором нуждается и которого заслуживает Пью. Но ему нужна защита – от самого себя, от своих врагов и от своего «друга». Как всегда, Кикай намеревалась ее предоставить.

* * *

Арун сидел на пляже, скрестив ноги. Он боролся со своим нетерпением, думая о настоящем – птицах, смеющихся, когда прилив приносил их ужин, сильном теплом бризе и танцующей сени пальмовых листьев наверху.

Но вопреки всем попыткам успокоиться он ощутил трепет робкого удовольствия, когда увидел лодку Роки.

Ранее прибыл гонец от короля с просьбой к монахам разрешить этот визит. Старый Мастер Ло плевался, пускал пену и обрушил гнев на нескольких старших иноков, но в конце концов им пришлось согласиться.

Арун гадал, много ли слов научился произносить великан. А еще – будет ли тот зол из-за ночи пыток и потери пальца ради спасения жизни Аруна.

За последние месяцы рефлексии у него было вдосталь времени, чтобы подумать о своем прошлом. Он анализировал свои решения и поступки, успехи и неудачи.

Монахи казались вовсе не такими ненавистными, как в дни его юности. Вместо дремучих тиранов и жестоких стариков он увидел простых людей в окружении природной красоты, по разным причинам выбравших жизнь в дисциплине и молитве.

Поначалу это его устыдило. Арун воспринял их учения и обратил их в свою собственную пользу, не имея никакой другой цели, никакого высшего смысла, кроме бегства. И бегства от чего? Он по-прежнему не знал. Он причинял боль и смерть, а когда все это утекло сквозь пальцы, у него под конец ничего не осталось.

Но кое-что у него есть, понял он в итоге: каков бы ни был его мотив, он спас Року от пыток и смерти, а затем был спасен им в ответ. Это виделось неким буквальным балансом судьбы и справедливости в однобокой жизни – то, что уважали даже монахи. Каждый день этот единственный поступок уютно согревал нутро Аруна, как съеденный завтрак.