Короли в изгнании

Автор обращает внимание читателей на тот факт, что в целях сокращения количества сущностей, с которыми приходится иметь дело, везде, где это возможно, используются земные аналоги представителей животного и растительного царств, а также социальных, культурных, религиозных и экономических явлений и понятий в применении к иным мирам и народам, их населяющим.

Отдельно следует сказать несколько слов относительно личных имен и части географических названий. Как часто случается и в земных языках, перевод имен собственных невозможен в принципе. Но и то, как произносится имя на том или ином языке и как оно звучит, скажем, по-русски, «две большие разницы». Так, например, следует иметь в виду, что верхнеаханский – так называемый блистательный – диалект общеаханского литературного языка включает 18 йотированных дифтонгов – гласных звуков (типа я, ё, ю). Кроме того, имеются три варианта звука й и 23 гласных звука (типа

а, о, у), различающихся по длительности (короткий, средний, длинный, очень длинный). Соответственно, то, что мы, к примеру, можем записать и произнести по-русски, как личное имя Йя, есть запись целой группы различных имен. В данном случае это четыре личных имени, три из которых женские, а одно – мужское, и еще два слова, одно из которых существительное, обозначающее местный кисломолочный продукт на северо-западе Аханского нагорья, а второе – глагол, относящийся к бранной лексике. Соответственно запись имен и географических названий, данная в тексте, есть определенная форма графической и фонетической (звуковой) условности.

Другая трудноразрешимая проблема касается отдельных религиозных, исторических и литературных реалий миров империи. Автор решает ее некоторым количеством сносок в тексте.

Пятый день второй декады месяца птиц, планета тхолан

«Киев бомбили, – вспомнилось вдруг Виктору. – Нам объявили…»

Все правильно, бомбили и объявили. С угрюмым интересом он наблюдал сейчас то, что еще вчера являлось всего лишь планом штабной игры на тему «Если завтра война». Сценарий «Гнев богов» 44Бис. Очень пессимистический, как полагали реалисты, сценарий. Оптимисты не желали его рассматривать вовсе. Но вот, случилось.

Небо над Тхоланом [1] было раскрашено всеми цветами радуги в самых немыслимых сочетаниях. Ни дать ни взять опус («Или как там это у них называлось?») какого-нибудь модного в шестидесятые годы художника-абстракциониста. Феерия света и цвета, расчерченная белесыми линиями инверсионных следов и черными дымными штрихами стартовых шлейфов. Очень красиво, особенно если не знать, что означают эти быстрые мазки разухабистой кисти. Однако Виктор знал. Он свободно читал этот текст.

Высоко в небе трепетали переливчатые полотнища невиданного в этих широтах «северного сияния». Это были поставленные ратай [2] на границе стратосферы самоподдерживающиеся эмиссионные поля – местный аналог ЭМИ-устройств, – напрочь отсекшие планету от дерущегося за пределами атмосферы Флота Метрополии. Многоцветные всполохи «северного сияния» маскировали, но не полностью, пронзительные оранжево-желтые и фиолетовые – цвета вольтовой дуги – вспышки.

Поля-то были самоподдерживающиеся, вот они и самоподдерживались взрывами микроскопических сверхновых. Не то чтобы жить, даже летать на тех высотах могли теперь только патентованные самоубийцы, но, как оказалось, и герои в империи еще не перевелись, хотя основная масса боевых машин сил планетарной обороны оперировала все-таки ниже. Истребители ПВО, перехватчики и разведчики наземных сил флота летали много ниже этой геенны огненной, лавируя между медленно всплывающими голубыми и ультрамариновыми медузами локальных полей ПРО, малиновыми змеями контрполевых разрядов, веерными ракетными залпами батарей ПКО [3] и опаловыми полотнищами маскировочных постановок. И все это великолепие было щедро сдобрено множественными разрывами, залпами лазерных кластеров, ослепительными белыми вспышками пробойных разрядов, запятнано дымными кляксами и шлейфами, облаками пара и заполнено хаотично – так, во всяком случае, казалось – мечущимися, роящимися, летящими под всеми углами и со всех направлений ракетами и боевыми машинами неясной принадлежности. Ад!

«Нет, – поправил себя Виктор с горькой усмешкой. – Это еще не ад. Это его преддверие. Ад начнется, когда взорвутся первые термоядерные боеголовки…

Идиот! – с ужасом понял он вдруг. – Как же я?!»

Он осознал внезапно, что ядерного удара не будет.

– Передать в ЦПО, [4] – сказал он ровным, ничего не выражающим голосом. – Ратай высаживают десант.

Теперь лозунгом момента стало «Успеть!».

«Кто не успел, тот опоздал», – написала война огромными кровавыми буквами на внутренней поверхности черепной коробки, в которой, как в бункере ПКО, сражался сейчас с быстротекущим временем его слабый человеческий мозг…

Война пришла в Тхолан три часа назад. В Счё – императорской резиденции на Сладких Водах, куда Виктор приехал в вечерних сумерках, было три часа пополуночи, и обе луны – Че и Аче [5] – начали уже заметно склоняться к западу.

Они сидели на веранде дома генерал-квартирмейстера императорской ставки графа Жейчша – сам граф, Виктор и его второй заместитель, начальник штаба морской пехоты вице-адмирал Йич – и играли в кости. Кости были выточены из снежно-белого рога сахарного козла и на темно-коричневой поверхности столешницы из мореного дуба сверкали, как зубы в широкой улыбке Девы-Удачи. Стучали о дерево выброшенные уверенной рукой кости, бесшумные слуги услужливо подливали в чашечки игроков медовую иссинскую водку, струился дым над двумя трубками и сигарой графа Жейчша, и под тихий неторопливый разговор проплывала над играющими последняя ночь мира. Впрочем, об этом они еще не знали, и, как вскоре выяснилось, знать не могли.

А пока… пока длилась волшебная ночь на Сладких Водах, о которой поэт сказал когда-то: «Нежна, как юная жена; полна жаркой неги, как одалиска; таинственна и притягательна, как сама любовь». В нескольких метрах от их стола лениво накатывались на песчаный берег медленные ласковые волны Розового озера. В ночной тишине, напоенной сладким ароматом цветущих абрикосов, далеко разносились томительно-печальные песни сумеречного певца – крошечной невзрачной пичужки, обладавшей незаурядным певческим даром.

Игра была в самом разгаре. Они как раз начали записывать седьмой уровень большой спирали, когда с Виктором связался оперативный дежурный штаба Флота Метрополии.

Тоненько пискнул зуммер вызова в ушном телефоне, прошла троекратная рулада кодов опознавания, и безжизненный, напрочь лишенный системами кодирования любых индивидуальных черт голос вошел, казалось, прямо в мозг Виктора, четко артикулируя для него одного сообщение чрезвычайной важности.

– Гриф Комета, – раздалось в трубке. – Говорит Форт Б. Тхоланское время 06:11 после полуночи. Оперативный дежурный капитан Цаай. Сообщение. Срочно. Секретно. Лично черному бригадному генералу Гвардейского корпуса, [6] адмиралу Яагшу. Золотая труба, семь – три – секира – двенадцать – ладонь. Сигнал «Камнепад». Повторяю. Сигнал «Камнепад». Приказом командующего имперским флотом генерал-адмирала Чойя в 06:08 введен в действие план «Мечи императора».

В соответствии с «Уложением о чинах и званиях воинских», командиром Гвардейского корпуса является сам император, имеющий звание гвардии генерал-майора. Первому его заместителю присваивается звание гвардии бригадного генерала, а второму – звание черного бригадного генерала (в личном обращении допускается именование этих званий «бригадир»).

На первого заместителя по должности возлагается командование имперским флотом и непосредственное командование Флотом Метрополии. Поэтому одновременно со званием гвардии бригадного генерала ему присваивается высшее флотское звание – генерал-адмирал, соответствующее армейскому званию генерал-фельдмаршала.