Короли Вероны
Шрифт:
Молодой Каррара с мрачным видом передал кувшин.
– Пожалуй, вам не понравится моя новая работа, – предупредил Муссато. – По сравнению с вашими емкими произведениями она кажется скучной и растянутой.
Улыбка внезапно осветила лицо Данте.
– Неужели? Думаю, вы прибедняетесь, мессэр Альбертино.
– Вы правы, мессэр Данте. В душе я уверен, что вещь получилась блестящая. Однако я должен вас поздравить – ваш «Ад», мессэр Данте, лучшая поэма со времен великого Гомера.
– Ну или по крайней мере со времен Вергилия, – поправил Данте. Кангранде нарочно определил ему место напротив Муссато, чтобы поэты могли поговорить на профессиональные темы. Едва усевшись, они обсудили canticles [31]
31
Canticle (ит.) – гимн, песнь.
32
Canto (ит.) – песнь как часть поэмы.
– Прекрасное произведение. Правда, мне не нравится, как вы обошлись с прекрасной Манто. Вергилий – наш земляк, тоже мантуанец; так зачем же он перекраивает легенду об основании города, зачем пишет, что его создала Манто, а сын ее Окнус будто бы и ни при чем?
«И это говорит человек, отца которого так жестоко вывели в комедии, – подумал Пьетро. – Кажется, он больше расстроен тем, что в новой интерпретации Мантуя была построена без помощи волшебства».
Данте отвечал на похвалы вежливо, делая упор на божественный дар, а не на собственные заслуги. Муссато спросил:
– Слово «божественный» вы относите к Господу нашему или же к римским богам? Кажется, именно о них говорил ваш любимый Вергилий – конечно, вашими словами.
– Мой бедный учитель ничего не знал об Иисусе Христе, поскольку умер еще до рождения Спасителя, – отвечал Данте. – Он говорит о божественном словами, ему доступными. Однако если древним не выпало счастья познать истинного Бога, это еще не доказывает, что истина была полностью от них сокрыта.
Муссато взглянул на Скалигера.
– Сегодня это справедливо для множества людей.
В разговор вмешался Асденте.
– У нас в отряде был парень, который умел читать, – кажется, его вчера убили. Так вот, каждый вечер он читал молодым солдатам вашу поэму, так сказать, на сон грядущий. Вот была потеха глядеть, как они в штаны делали со страху! А я еще масла в огонь подливал. Вот, говорю, что вас ждет, ежели будете прелюбодействовать да нечестиво выражаться. И действовало! Дисциплина в отряде была на зависть. – И Беззубый зареготал.
– Так вот, – продолжал Муссато. – Вы великолепно используете contrapasso. [33] Чего стоит хотя бы Бертран де Борн, несущий в руках собственную голову! [34] Это одна из жемчужин «Комедии». Я даже хочу стащить у вас идею, чтобы прославить Борзого Пса. Ради всего святого, кто-нибудь, передайте вино. Голова раскалывается.
33
Закон возмездия (ит.).
34
Бертран де Борн (приблизительно 1140–1215) – небогатый лимузинский барон, видный поэт своего времени. Принимал деятельное участие в феодальных распрях, прославлял войну, не скрывал своей ненависти к крестьянам и горожанам. Вымышленная биография объединила вокруг его имени ряд легенд, приписывавших ему едва ли не руководящую роль в войнах, в частности в войне короля английского Генриха II Плантагенета со своими сыновьями. Эта биография вдохновила и Данте, который поместил Бертрана де Борна, ссорившего короля-отца с сыном, в ад. («Божественная комедия», «Ад», песнь 28).
Вино передали. Данте вытянул руки
– Скажите, мессэр Альбертино, какую форму вы избрали для вашего произведения? Это эпическая поэма?
– Эпическая поэма в честь Кангранде? – вмешался Пассерино Бонаццолси. – Сниму перед вами шляпу, если вы наскребете событий из его жизни хотя бы на три строфы. Посмотрите, он же еще юнец. Будь он рыбой, я бы выпустил его обратно в реку!
– Чертовски везучий юнец, – проворчал Асденте куда-то в кубок с вином. Серебряный кубок отозвался эхом. – Всегда получает, что захочет.
– Так уж и всегда! Не преувеличивай, Ванни, – усмехнулся Кангранде. – Если бы я всегда получал что захочу, ты был бы веронцем и моим преданным слугой до гроба. А без тебя Падуе точно не выстоять.
Асденте хихикнул.
– Падуя выстоит против любых врагов – кроме тебя, Щенок!
– Щенок? – просиял Кангранде. – Давно меня так не называли! А как поживает доблестный граф Сан-Бонифачо?
– Полагаю, дела у него могли бы идти и получше, – произнес Джакомо Гранде. – Теперь ему придется признать, что его Щенок вырос в настоящего борзого пса.
– Причем с огромными клыками, – добавил Муссато. – Мне повезло, что правая моя рука еще способна нацарапать несколько строк.
– Что позволяет мне вернуться к моему вопросу, – терпеливо сказал Данте. – Итак, какую форму вы избрали для вашего произведения?
– Я пишу пьесу, – отвечал чрезвычайно довольный Муссато. – Сенека бы мною гордился.
– Пьеса в стиле Сенеки? – воскликнул Данте. – Восхитительно!
– Ради бога! – комично взмолился Асденте. – Я-то думал, поговорим по-человечески – о смерти, об изменах, об убийствах, о войне. Как же! Опять поэзия! О чем ни начнешь разговор, непременно его сведут к поэзии. Тьфу! – Он сплюнул, как будто хотел избавиться от самого этого слова.
Данте реплику Беззубого проигнорировал.
– Значит, это будет темная трагедия?
– Это будет трагедия для жителей Вероны, и я уж постараюсь сделать ее потемнее.
– А мне, выходит, вы отвели роль главного злодея? – не без гордости спросил Кангранде.
– Ах нет, что вы! Действие моей трагедии происходит во времена Эццелино да Романо. [35] Я пишу о том, как он собирал кровавую жатву в предместьях – совсем как вы сейчас. Пьеса показывает, что бывает, если к власти приходит тиран. Ваше имя даже не упоминается.
35
Эццелино да Романо (1194–1259) – глава гибеллинов в Италии, отпрыск рыцарского дома в Германии, наместник в Падуе, покорил всю северо-восточную Италию, известен своей жестокостью и чинимыми беззакониями.
Скалигер поднял кубок за здоровье Муссато.
– Когда закончите, пришлите мне экземпляр. Я оплачу первую постановку.
– И не жаль на это денег! – проворчал Асденте. – Всем известно, как ты любишь окружать себя актерами да прочими дармоедами.
– То же самое можно и о тебе сказать, дорогой мой Асденте.
Под смех и язвительные замечания подали первую перемену. Некоторое время все были заняты репой, запеченной в золе и политой соусом из специй, сыра и сливочного масла. Пьетро обрадовался такого рода смене деятельности. Ему было крайне неловко в компании титулованных особ; более же всего юношу раздражал младший Каррара – единственный его ровесник и вообще во всем равный ему человек волком глядел через стол.
Джакомо прожевал и указал ножом на Данте.
– Объясните, маэстро Алагьери. Вы ведь были преданным гвельфом, не так ли?
– Разве к белому гвельфу применимо слово «преданный»? – встрял Марцилио.
Не обращая внимания на племянника, Гранде продолжал:
– А теперь вы живете при дворе стойких гибеллинов и поддерживаете императора. Признаю, изгнание и меня восстановило бы против моей родины; понимаю: плохой Папа кого угодно способен настроить против Церкви; но скажите, неужели вы действительно верите в то, что император не должен подчиняться Папе?