Коромысло Дьявола
Шрифт:
Вы достаточно владеете самоконтролем, чтобы в раздражении не превышать пределов необходимого и разумного теургического воздействия…
— Прецептор Павел! Как арматор и врач рекомендую щадящий режим для нашего подопечного. Отнюдь не все наставления сразу. Ничего фатально ретрибутивного Филипп пока не совершил.
Думаю, сеньор Фелипе, эти милые ландыши предназначены для меня?
— О да, сеньорита Вероника… — рассыпавшийся в испанских галантностях Филипп был ей бесконечно благодарен за смену темы разговора. Ему срочно требовалось обдумать происходящее с ним. Желательно
Но покинуть новых знакомых он счел невежливым и невозможным, а потому внес реконструктивное предложение:
— Давайте хоть за мороженым с толикой коньяка обсудим мое нынешнее положение. Или прогуляемся до новой кофейни рядом с проспектом под фонарем с древнегреческими буквами «альфа и «хи».
Уверяю вас, я там вчера был. Заведение ничуть не аховое. Кофе и коньяк превосходны.
Павел Семенович и Вероника Афанасьевна переглянулись, а прецептор развел руками:
— Боюсь, нам туда нет доступа, рыцарь Филипп. Это ваше личное Убежище с заглавной буквы. Но мой вам второй совет: покамест не открывать закрытые двери в этом убежище-асилуме. Ваша степень посвящения еще недостаточна, чтобы пользоваться всей силой и возможностями дарованного вам Провидением сего санктуария-святилища.
Надеюсь, вы заметили, как в вашем асилуме течет время, рыцарь Филипп?
— Еще бы! Оттуда я вышел раньше, чем туда зашел… с трехминутной разницей во времени.
— Что ж, ему по силам прихотливо приветствовать своего партнера.
Нам же, мои друзья и коллеги, самая пора попользоваться заказанным мною столиком в одной уютной ресторации. Я сомневаюсь насчет того, чтобы там отужинать, но тако сиречь инако за бокалом доброго вина мы вам сообщим, рыцарь Филипп, кое-какие вводные сведения о нашей конгрегации.
— И подпишем договор кровью?
— Зачем же? Мы подобную, никого ничему не обязывающую бесовскую формалистику не практикуем…
Втроем через висячий мост они прошли на автостоянку, где Ника отдала распоряжение высокому коротко стриженому шоферу из длинного «шевроле», куда им ехать. Подождав, покуда он ей не распахнет дверцу, она подобрала вечернее платье пастельных тонов, изящно скользнула на сиденье, улыбнулась и мановением руки пригласила Филиппа присаживаться побок с ней.
Павел Семенович с достоинством устроился напротив, привычным жестом подтянув брюки и подняв перегородку, отделявшую их от шофера лимузина.
К неудовольствию Филиппа, никто и не подумал пристегнуться ремнями безопасности. Но Вероника рассеяла его недоумение:
— Мой автомобиль, неофит, — бесподобно защищенное место в городе. Не считая, конечно, наших сверхразумных убежищ.
Перегородка — камуфляж. Здесь у меня арматорская аудиовизуальная и кинетическая защита. Круче бывает только в убежищах-асилумах, но они гипотетически не принадлежат эвклидовой метрике пространства-времени.
— По милости Божьей мы сосуществуем с ними веками и тысячелетиями, но нам о них многое и многое, к сожалению, по сю пору неведомо. Сплошные догадки, гипотезы, противоречивые теории, — в свой обиход пожал плечами прецептор.
— Так же, как и мне практически приходится лишь догадываться, почему я стал званым гостем и почтен
— О тут ларчик открывается просто, рыцарь-неофит Филипп! Всему виной ваши феноменальные и отчасти уникальные способности воспринимать то, что в христианстве именуется Дары Святого Духа. Нами подобные вам лица учитываются…
По крайней мере мы стараемся не выпускать из сферы нашего внимания никого, кому безусловно от Бога подобающе дано стать истинно избранным апостолически…
ГЛАВА IV ДОВЕРЯЮ ОЧЕВИДНОМУ, ПОНИМАЮ ВЕРОЯТНОЕ
Филипп Ирнеев с детских лет был непоколебимо воистину убежден в личных избраннических качествах и необычных достоинствах. Он верил в сверхъестественные чудеса, ждал их прихода с терпением аскета, изнуряющего тело и душу постом и молитвой, дабы обрести религиозное просветление и могучий потенциал святости, приблизившись к пониманию определенного божества.
Подобно затворившимся от мира, от современных им веков схимникам и анахоретам, никогда ему в голову не приходил лукавый рационалистический вопрос: не обманывает ли он сам себя? Искренняя истовая вера, будь она с махонькое горчичное зерно, не допускает недоверчивых сомнений.
Иначе как же ей двигать горами?
Так же, как отшельники и затворники, Филипп с детства всей разумной душой находился в неизмеримом далеке от тех, кто его окружает. Он ежеминутно ощущал собственное одиночество и определенно не страдал от него. Вне зависимости от того, есть ли нет ли рядом кто-нибудь из сверстников или взрослых, он отделял себя от естественного материального мира, избрав иное, идеальное постижение действительности.
Главным доказательством этой избранности он, нисколько не кривя душой, определил свою детскую веру в Бога как в сверхъестественную и всемогущую силу. Он веровал не в конкретное существо, но в идеальную сущность, стоящую превыше всего и вся.
В то время как вокруг него, — он видел и замечал, — люди зачастую совсем не допускают существования идеалистического и сверхъестественного.
Они в животном ужасе страшатся того, что выходит за кургузые рамки их повседневного и материалистического бытия, изо всех сил стремясь не преступать приземленных и низменных пределов. Либо веруют черт знает во что с помощью необъяснимых полумагических обрядов: занавешенных зеркал и телевизора в доме покойника, пьянства именно на девятый и сороковой день после смерти деда.
Бывает, пытаясь задобрить потустороннюю необъясненность, следуют полоумным бытовым суевериям: боятся безобидных черных кошек, никому не делающих зла четных чисел и пустых ведер, либо — к чему бы это? — женщин на корабле.
В детстве верующий Филипп не понимал также смысла церковных обрядов, корявой грамматики и лексики молитвенных текстов, заунывного речитатива, вскриков певчих на клиросе и гундосого хорового «Верую» от прихожан в православных храмах. На тому подобные немузыкальные зрелища он вдоволь насмотрелся по телевизору, в кино. Да и описания молений в книжках вполне соответствовали тому, что он видел на экране.