Корона Дейлмарка
Шрифт:
– Ты можешь прочитать, что здесь написано?
Переднюю деку по обе стороны от струн украшала инкрустация перламутром в виде причудливых завитушек и разбросанных хитрым способом точек. Митт узнал древние письмена, но этим его знания исчерпывались.
– Только не я, – спокойно признался он. – Мне нужно полдня, чтобы прочесть даже самые обычные буквы.
– Я тоже не умею читать такие надписи, – ответил менестрель. – Но мне говорили, что в одной строчке написано: «Я пою для Осфамерона», а это мое имя, так же как и Танаморил, а во второй – «Мне открыты многие миры».
– И что это значит? – поинтересовался Митт. – Или ты хочешь сказать, что мы очутились в другом
– Я… я не знаю, – вздохнул Морил. – Если держишь в руках квиддеру, то обязательно нужно быть честным. Она выполняет то, что пожелаешь, когда играешь на ней.
– Тогда давай попробуем разобраться, о чем мы оба думали, – предложил Митт, рассеянно глядя на бурлящую у края скалы воду. – Ты думал, что, мол, хоть бы этот южанин утонул, верно?
Морил смущенно покачал мокрой головой:
– Не совсем. Правда, может, о море подумал… Я думал, пусть этот южанин вернется туда, откуда взялся, а я ведь знал, что ты приплыл по морю…
– Кто тебе сказал? – перебил его Митт.
– Я слышал о тебе в Лаврете прошлой весной, – ответил Морил. – По всему Северу только и говорили что о южанине, который прибыл на Север по дороге ветров, охраняемый со всех сторон Бессмертными. В очень многих старинных песнях певцы называют море дорогой ветров.
– Не знал. Хотя в общем-то верное название.
– В Аденмауте мне сказали, что этот южанин – ты, – продолжал Морил, – и ты мне очень не понравился, потому что я угадывал в твоих мыслях что-то дурное.
Митт содрогнулся. Он почувствовал, что начинает опасаться проницательности Морила, не говоря уже о волшебной квиддере. Каким же опасным врагом мог бы оказаться юный менестрель, если бы они оба случайно не угодили в эту заваруху вместе!
– Мои чувства, должно быть, так и хлестали наружу, словно гной из прорвавшегося нарыва, – с сожалением сказал он. – Наверно, после стольких лет тайной преступной жизни я должен был лучше скрывать свои мысли и намерения. Ну да ладно. Значит, ты хотел вышвырнуть меня обратно в море?
– Но ты ударил по струнам вместе со мной, и мы оба оказались в этой реке. О чем же ты подумал в этот момент? – спросил Морил.
Митт встал и хмуро уставился на ленту пены, протянувшуюся от зазубренной скалы, торчавшей из воды неподалеку. Он был почти уверен, что не разозлился бы так на Морила, если бы сам не чувствовал себя в ловушке. А потом Морил задал тот самый вопрос, из-за которого он наконец-то взорвался: «Разве ты не получил приказ подлизаться к ней?»
Это вызвало в памяти Митта сразу две картины. На одной из них ему представилась графиня, которая сидела в кресле, словно кол проглотив, и объясняла, почему Митт не может не сделать то, чего хотел от него Керил. А на другой картине был Алк, развалившийся в том же самом кресле и поставивший все с ног на голову. Он заставил Митта с новой силой ощутить себя в ловушке из-за того, что все это дело может быть связано с Единым.
– Очень забавно, – протянул он, – но, возможно, я подумал о Едином. Во всяком случае, когда рука задела струны, мои мысли крутились где-то около его имени.
Морил резко вскинул голову, и в его глазах мелькнула тревога.
– Ты думал о Едином? Тогда мы, конечно же, оказались в реке Единого, какой она была до того, как он разделался с Канкредином. Хотелось бы надеяться, что Бессмертный не очень разгневан.
– Ты хочешь сказать, что мы перенеслись назад во времени? – вскинулся Митт. – Или, может быть, уже померли?
– Я думаю, что это больше похоже на… на то, как в сказаниях описывают место, где во плоти является Единый, – не скрывая сомнения в голосе, сказал Морил. – Это трудно объяснить, но другой мир,
Митт снова всмотрелся в стремительный поток, омывавший их валун, и подумал, что ему редко доводилось видеть что-нибудь более реальное. Столь же реальной была и его липнувшая к телу одежда, от которой все так же валил пар. Ему пришло в голову, что Единый решил воспользоваться возможностью и ясно дать ему знать о своем существовании. Так, может, и опасения Алка не беспочвенны?
– Тогда чтобы вернуться, мы должны молить Единого о прощении и позволении возвратиться.
Морил кивнул; он казался таким же спокойным, каким Митт чувствовал себя.
– Я обращусь к нему, если ты считаешь, что это поможет. А ты приготовься ударить так же, как и в прошлый раз, когда я тебе кивну.
– Вообще-то, я не знаю, какую струну задел. А ведь если мы что-то сделаем не так, ничего не получится.
– Басовую, – твердо сказал Морил. – Вот эту. Она крайне опасна, и я не прикасался к ней, потому что не хотел убивать тебя или сделать еще что-нибудь очень плохое, но я слышал ее звук. Так что просто слегка дерни ее одним пальцем, когда я скажу.
Митт неуверенно вытянул указательный палец, опустился на колени и приготовился. Морил, похоже, все еще настраивался – все это было весьма непросто. Даже Митт ощущал мощь квиддеры. Инструмент глухо загудел под его слегка подрагивающим пальцем, и от этого он почувствовал еще больший страх перед инструментом.
Вот Морил сделал глубокий вдох и заговорил в том необычном молитвенном стиле, которым пользовался Хестеван, когда взывал к Бессмертным на празднике Вершины лета:
– О Великий прародитель, господин золотых уз, Нескованный и Бессмертный, внемли моей мольбе. Внемли и снизойди. Поток истории подхватил нас и унес и прервал наше странствие. Верни нас в наш мир из реки, созданной твоей волей. Митт и Морил смиреннейше молят тебя об этом именем Маналиабрид и именем Кеннорет, и сын Кленнена молит тебя отвратить твой гнев. – Он кивнул Митту и беззвучно добавил одними губами: – Пора.
Палец Митта дернул за самую толстую струну. Он понял, что уловил смысл слов Морила, и не смог удержаться, чтобы не присоединиться к этой молитве.
– Во имя Адона, и во имя Алхаммитта, и во имя его всепорождающей госпожи, – проговорил он и отдернул руку.
Остальное сделали пальцы Морила: вместо музыкального аккорда раздался мощный многоголосый гул.
Казалось, шум водяного потока многократно усилился, превратился в почти невыносимый рев такой силы, что от него заложило уши и туманилось в глазах. Оба почувствовали, что река теперь срывалась с утеса водопадом, гром которого постепенно сменил протяжный глубокий многозвучный аккорд… Вот он перешел в вибрирующий мягкий гул. И по мере того как звук ослабевал, река словно таяла. Вода сделалась спокойной, ее поверхность подернулась туманом. Золотисто-белая пелена затянула всю долину, и где-то с секунду по зеленому плато еще бесшумно струился полупрозрачный призрак реки. В то мгновение, когда Митт понял, что проступившая зелень – это трава, река исчезла. Она оставила в воздухе лишь чуть слышный отзвук того мощного аккорда, который, казалось, все длился и длился и проносился мимо, словно поток. Еще одно мгновение потребовалось Митту, чтобы понять: улетевший звук унес с собой всю реку, в том числе и воду из сапог. Даже одежда высохла! Та же метаморфоза произошла и с Морилом. Волосы юного певца снова сияли ярко-рыжим. И хотя мальчики были сухими, а плато заливал неяркий солнечный свет, воздух был настолько холодным, что оба снова задрожали.