Корона Героев
Шрифт:
Лют увидел ее и нахмурился.
— Тебе надо было бы проспать дольше.
— Нет, не надо. Я проспала ровно столько, сколько нужно. И чувствую себя потрясающе… — тут ей не хватило воздуха, и она прислонилась к косяку, — голодной. Я давно не испытывала голода.
— Почту за утешение. Но очевидно, я так до сих пор и не научился как следует варить простые сонные зелья. Лили было бы стыдно за меня. Тогда иди сюда и поешь.
Он смотрел, как она плывет к нему. Путь от двери в спальню до стола перед очагом, где сидел хозяин, казался длинным. Сомкнув руки на высокой спинке
Она взглянула на Люта снизу вверх и улыбнулась: улыбкой возлюбленной, сладкой и сияющей, — но адресованной не ему. Глаза ее смотрели на что-то невидимое, непонятное ей самой, и, однако, сердце у Люта екнуло так, что ему не понравилось. Он улыбнулся в ответ, нахмурившись еще больше, и она хихикнула — тихий постукивающий звук, словно мышиными лапками по каменному полу.
— Я не слепая, сударь, хотя, кажется, вижу свет среди полной тьмы и странные картины на голой стене. И я совершенно точно вижу, как вы грозно на меня хмуритесь, словно учитель на упорствующего в непослушании ученика. Умоляю, скажите мне, что я натворила.
— Ты слишком долго ждала, прежде чем прийти сюда.
Улыбка ее погасла.
— У меня все путалось в голове… снилось много странных снов. — Она подумала о Мауровой голове, разговаривавшей с ней со стены отцовского замка. Черты ее исказила судорога, и она оторвала одну руку от стола, чтобы закрыть лицо. — Проще было, — проговорила она сквозь пальцы, — в них не верить.
Между ними повисло молчание. Аэрин шевельнулась и уронила руку, но лицо ее оставалось печальным.
— Талат? — спросила она.
— Лопает от пуза на лугу среди моего скота. За него можешь не бояться.
— Я и не боюсь. — И резко спросила: — Я умираю?
— Да.
— Ты можешь меня вылечить?
Лют вздохнул:
— Не уверен. Если бы не…
— Если бы я не слушала Маурову голову, давным-давно оказалась бы здесь, — мечтательно перебила Аэрин. — Не расскажи она мне, что мне не победить Черного Дракона, ибо его не победить никому, я, может, и поверила бы, что меня стоит лечить. Но я Драконобойца, последыш в семье, и если уж совершила нечто великое, то мне положено от этого умереть. — Слова ее плыли по воздуху, наполовину видимые, как паутинки.
— Ты не последыш, — яростно возразил Лют, — твоя мать стоила семи таких, как ее муж, и стойкость в тебе от нее, или она не родила б тебя, и ты не стояла бы здесь и сейчас после того, что сделал с тобой Маур… и до сих пор делает.
Аэрин уставилась на него:
— До сих пор делает?.. Его череп повесили в большом зале, и он говорил со мной. Некоторое время я держалась, пока не увидела его там и он не заговорил со мной.
— Заговорил?! Да как можно даже спустя сто поколений оглупеть настолько, чтобы приволочь голову Черного Дракона в качестве трофея в замок и повесить его на стену на потеху публике?! Наверняка…
— Я попросила убрать его… туда, где его никто никогда не увидит.
Прежде чем
— Воистину Драконобойца. Они и не представляют, как им повезло, что у них была ты. Что ты у них вообще есть. А я, дурак, собираюсь вернуть тебя им.
«Ведьмина дочь», — подумала Аэрин.
— Но я сказала Тору, что вернусь, если смогу.
Лют устало опустился на стул.
— Я просидел здесь слишком долго. Так приятно не вмешиваться. Возможно, сотню поколений спустя получится и забыть.
— Ты знал мою мать?
— Да.
Ни сам ответ, ни тон не располагали к дальнейшим расспросам. Аэрин опустила глаза и заметила на столе, на который опиралась, хлеб и фрукты. Она взяла горсть ягод кора и начала их есть по одной.
— Она была как ты, только меньше, — сказал Лют, когда она прикончила последнюю ягоду и принялась за кусочек хлеба. — Ее бремя отличалось от твоего и подтачивало ее много лет. Когда я знал ее, она уже забыла радость, хотя, надеюсь, Арлбет вернул ее твоей матери хоть ненадолго.
Тихий хриплый голос Аэрин, казалось, исходил от высоких серых стен, а не от тонкой фигурки, склонившейся над столом.
— В Городе говорят, она умерла от отчаяния, когда обнаружила, что родила дочь, а не сына.
— Вероятно, это правда, — ровным тоном ответил Лют. — Ей хватало мужества, но не воображения. Или она не разучилась бы радоваться, какое бы бремя ни давило на нее, а оно было действительно тяжким.
— Бремя, которое с нее мог бы снять сын?
— Бремя, которое может снять любой человек ее крови и мужества. Проклятье! — повысил голос Лют. — Ты что, не в состоянии отличить истинное видение от драконьего яда?
— Очевидно, нет, — ответила Аэрин и взглянула прямо на собеседника, хотя по-прежнему опиралась на стол. — Если это настолько важно, а Черный Дракон даже в смерти настолько вероломен, почему ты не пришел и не забрал меня?
Повисла небольшая пауза, и Лют еле заметно улыбнулся:
— Не буду больше тебя ругать.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Я не хочу на него отвечать.
Не в силах совладать с собой, она рассмеялась: уж больно хозяин дома походил в этот момент на надувшегося ребенка. И смех ее зазвенел, чистый и свободный, как не звучал с тех пор, как она впервые услышала имя Маура.
Лют смотрел на нее в недоумении.
— Да, думаю, я смогу тебя вылечить. Не верю, что мне позволят проиграть.
— Рада это слышать, — отозвалась она и удивилась, осознав, что говорит правду, и губы сложились в кривую улыбку. — Рада.
Лют, наблюдая за ней, понимал и правду ее слов, и вызванное ими удивление. Аэрин медленно обошла маленький стол и легко опустилась на свободное кресло. Не переставая улыбаться, она закрыла глаза и провалилась в легкую дрему безнадежного калеки, обмякнув на подлокотнике. И Лют стерег ее сон, как часто делал Тор, и мысли их были очень похожи. Но Люту приходилось выбирать, и выбор ему не нравился, и выбор этот предстояло сделать скоро. Еще только взвешивая варианты, он знал, что решение уже принято. Но будить Аэрин не торопился и делал то, что должен был делать.