Корона с шипами
Шрифт:
Они дошли до самой оживленной в районе порта улицы, и Райвис повернул назад, к рынку. Ему было все равно, идет ли Кэмрон за ним. Этот юнец — типичный рейзский лорд. Живет воспоминаниями о славном прошлом, когда рыцари в сверкающих доспехах сражались с другими рыцарями в сверкающих доспехах. Простого пехотинца или лучника, натягивающего тетиву в окопе, они не считали достойными даже удара меча. Война была делом знати.
Но Изгард играл не по этим устаревшим правилам. Такого человек, желающий выигрывать битву за битвой, в настоящее время позволить себе уже не мог.
Кэмрон напрасно пытался догнать Райвиса на ведущих к рынку ступенях. Многие торговцы уже
Райвис слышал, что Кэмрон приказывает ему остановиться, но не собирался больше вести тактические споры с этим глупым молокососом, не желавшим ни слушать, ни понимать. Он проталкивался сквозь толпу, и взгляд его черных глаз, глаз дрошанина, обжигал каждого — неосторожного или дерзкого, — кто не торопился уступить дорогу.
— Остановись, я сказал, — крикнул Кэмрон, хватая Райвиса за тунику.
Райвис ребром ладони ударил Кэмрона по руке и заставил разжать хватку.
— Я тебе в провожатые не нанимался.
— Так наймись. Прямо сейчас. — Даже получив по рукам, Кэмрон не оставил своего высокомерного тона истинного вельможи. Его низкий голос дрожал от негодования. — Ты работаешь на меня. Я оплачиваю это войско. И я буду решать, из кого оно должно состоять, чем они будут вооружены и как будут драться. Я настаиваю на том, что моя армия должна состоять из рыцарей Торна и Ранзи и хорошо обученных всадников. Мне нужны надежные рейзские воины, а не шайка иностранных наемников и простых солдат-пехотинцев. Я заплачу пятьсот крон этому жирному ублюдку, но предупреждаю, я не хочу ничего слышать о сброде, который ты намерен притащить в Ранзи. Я не хочу, чтобы они сражались за меня. В бою я желаю видеть рядом с собой людей, на которых могу положиться, которые не бросят раненых товарищей умирать и не подожмут хвосты при первом же поражении.
Теперь Кэмрон шел рядом с Райвисом. Приблизив лицо к его лицу, он почти прошипел:
— Тебя наняли, чтобы помочь расправиться с Изгардом Гэризонским, а не для того, чтобы обучать меня военному искусству. Ясно?
Райвис впился зубами в шрам на губе. Ему было что ответить молодому аристократу: возражения, саркастические выпады, поучения вертелись на языке. Но он промолчал. Он слишком долго был наемником и привык ставить дело превыше своих амбиций и гнева. Кэмрон не первый напомнил Райвису, что он лишь слуга и должен исполнять волю хозяина. И наверное, не последний. Человеку, не унаследовавшему ни земель, ни денег, волей-неволей приходится подчиняться. Он рано научился делать, что велят, и знал, когда нужно прикусить язык, а в его случае — шрам.
Кэмрон в ярости. Его гордости нанесен чувствительный удар; убеждения, казавшиеся незыблемыми, поставлены под сомнение. Но за один день его не переделаешь.
Рука Райвиса нырнула под тунику. Кэмрон напрягся, но Райвис вытащил всего лишь пару перчаток. С медлительностью, граничившей с оскорблением, он принялся натягивать их; потом осмотрел каждый палец, каждый шов и, только убедившись, что перчатки сидят как влитые, глядя в глаза Кэмрону, процедил:
— Я сделаю, как ты хочешь.
К чести Кэмрона, он не стал ни дуться, ни злорадствовать. Он просто кивнул и продолжил подъем. Они вместе вышли на рыночную площадь, и там
— Что случилось вчера на рассвете? Что ты сделал? — Изгард Гэризонский устал задавать вопросы и не получать ответы. Ему тошно было видеть, как его писец беспомощно трясет головой и пожимает здоровым плечом. Военачальники хотели видеть планы. Они требовали продвижения дальше, в глубь Рейза. Требовали сражения.
— Я уже говорил вам, сир. Я начертил обычную схему, затем нарисовал обычный узор. И ничего больше. — Эдериус ломал перепачканные в пурпурной краске худые пальцы. Изгард мог поклясться, что слышит, как гулко колотится сердце старого писца под грубой шерстяной одеждой.
Воздух в комнате был затхлый, Изгарду показалось, что он чувствует даже запах мочи, как от оставленного за шкафом ночного горшка или от описанной ночью постели. Обычно Изгард не обращал внимания на такие вещи: в этой огромной и холодной крепости после наступления темноты люди справляли нужду где попало, не утруждая себя поисками отхожего места. Но Эдериус — дело другое. В прошлом — монах с Острова Посвященных, он вынес оттуда привычку к чистоте и всегда старался и себя, и свою комнату содержать в порядке. Но сегодня и писец, и скрипторий выглядели ужасно неряшливо. Кроме того, хотя было уже за полдень, Эдериус открыл лишь одно из нескольких окон.
Небо над горами было затянуто пухлыми белыми облаками. Дул сильный ветер, солнце то и дело заволакивало тучами, и тогда комната на несколько минут погружалась в серый полумрак. Но только что ветер как раз разогнал тучи и луч солнца упал на Эдериуса, его стол, горшочки с красителями, кисти, перья и неоконченные работы. Изгард внимательнее взглянул на руки узорщика. Пятна на них были не такие, как ему показалось сначала. Пурпурный цвет получился из сочетания красного и синего. Синий цвет наложился на красный, придав ему новый оттенок. Кожа на руках Эдериуса была покрыта болячками и шелушилась, точно писец сначала пытался стереть красную краску, а отчаявшись, попытался замаскировать ее синим цветом.
Изгард возбужденно облизнул губы. Он и сам не понимал, почему так разволновался. Он встал так, чтобы солнечные лучи падали прямо на него, а тень ложилась на писца и его стол, и прошептал:
— Покажи мне узор, который ты нарисовал вчера.
Эдериус поднял глаза от своих красно-синих рук и посмотрел в глаза королю:
— Я бросил его в огонь.
— Почему? — Изо рта Изгарда вылетело облачко белого пара и поплыло в сторону писца. В скриптории было не холодно, может, немного прохладно, но порой такие штуки происходили с дыханием короля: с попавшим к нему в легкие воздухом творились непонятные превращения.
— Когда я закончил узор, — ответил Эдериус, отмахиваясь от влажного облачка, — я случайно опрокинул плошку с дубильной кислотой... она пролилась на страницу. Рисунок сохранить не удалось, пергамент был безнадежно испорчен.
Изгард кивнул:
— Понимаю.
Эдериус ждал, что король скажет еще что-нибудь, но Изгард только молча уперся руками в край стола и наклонился к нему. Через минуту писец не выдержал:
— Простите меня, сир. Я как-то не подумал... Кислота была повсюду. Я испугался, что она прожжет другой пергамент, он лежал как раз под тем узором, и испортит незаконченную работу, которая через несколько месяцев может понадобиться и...