Корона за любовь. Константин Павлович
Шрифт:
Константин тоже ждал с мрачным щемящим чувством: выдержит ли император, не пойдёт ли на поклон к императору французов?
Александр запёрся в своём кабинете и часами молился, стоя на коленях перед образами святых и самого Спасителя. Виски его побелели, волосы надо лбом всё больше редели, морщины у глаз и упрямо сжатого рта становились всё глубже. И всё-таки Александр выдержал — острое чувство ненависти к Наполеону не позволило ему просить унизительного мира.
Напрасно ждал Наполеон в роскошных покоях Кремля депутатов от городских властей с золотыми
А Кутузов продолжал обманное движение армии. Никто не предполагал, куда поведёт её старый фельдмаршал, никто даже не догадывался о его планах. Никого не посвящал Кутузов в свои мысли, всё строилось на тайне.
Это уже потом начал понимать Константин, что обманным движением к Рязани Кутузов отсёк Наполеона от южных губерний, где французское войско могло бы пополнять запасы своих продовольственных магазинов. Подвоз из Пруссии, Польши, Австрии требовал много затрат, длинная дорога истощала силы самих провиантмейстеров. Подвоза хлеба, мяса, муки не стало.
Наполеон оказался в Москве отрезанным от всех путей сообщения с югом.
Реляции Кутузова к императору и намёка не содержали на его обманный манёвр — знал старый полководец: то, что будет известно при дворе, очень скоро станет достоянием и Наполеона. Даже от императора скрывал Кутузов до поры до времени свои мысли и планы. Потому и терялись в догадках в Петербурге, ломали головы, что предпримет Кутузов, как продолжит войну.
А Кутузов, сделав с армией два перехода по рязанской дороге, остановился у Боровского перехода через Москву-реку. Так и думалось Наполеону, что старый фельдмаршал увёл армию к Рязани, к ближайшему местечку — к Коломне, за Оку.
Наполеон следил за действиями Кутузова, хоть и оставались русские войска невидимыми для его глаз. Но были перебежчики, были и шпионы, им вменялось в обязанность сообщать о всех передвижениях русской армии.
Остановившись у Коломны, Кутузов неожиданно свернул влево, к Подольску, приказав незаметно идти по-над речкой Пахрой. Возле Коломны остался отряд, ему было сказано, что вся армия двигается к Рязани.
А две колонны русских отправились на тульскую дорогу и расположились у Подольска. Здесь и увидели солдаты страшный пожар в Москве. Далёкое зарево вздымалось на западе, закрывая небо густыми облаками чёрного дыма.
Из Москвы Наполеон послал Мюрата по рязанской дороге. Французы двигались по тракту, вполне уверенные, что следуют за главными силами Кутузова. Лишь в Бронницах, уже за Пахрой, понял неаполитанский король, что его провели, и спешно поворотил к Подольску. Но было уже поздно: Кутузов отрядил множество мелких отрядов для перехвата обозов и команд, двигавшихся к Москве. Один только отряд Дорохова за неделю взял в плен полторы тысячи французов.
Тыл был блокирован. Наполеон спешно выслал войска для очищения можайской дороги, но ловкий и неуловимый Дорохов искусно отступил, разгромив при этом два эскадрона гвардейских отборных драгун Наполеона.
Между тем разгоралась народная война против захватчиков.
Мюрат с крупными силами преследовал русских. Под Чириковом произошло настоящее сражение, даже начальник штаба Мюрата генерал Феррье был взят в плен. Мюрат послал парламентёров к Кутузову — просил освободить Феррье под честное слово. Кутузов был отменно вежлив, ласков с посланными, но твёрдо отказал в просьбе.
В Тарутинском лагере армия остановилась. Стоя над чёрными водами маленькой речушки Нары, Кутузов негромко сказал своим адъютантам:
— Отсель ни шагу назад...
К лагерю подходили ополченцы, каждый день здесь начинались учебные смотры и атаки, сюда сходились и съезжались все, кто хотел биться против захватчиков.
Тыл Наполеона беспрестанно тревожили оставленные и посылаемые Кутузовым отряды казаков, партизанские набеги стали столь частыми, что французы уже не решались спокойно проезжать по можайской дороге.
Наполеон был заперт в стенах Москвы, пылавшей всё сильнее...
А Тарутинский лагерь вбирал в себя всё новые подкрепления. Подходили ополченцы из дальних губерний, из южных мест везли продовольствие, даже крестьянки из дальних селений приносили гостинцы и отыскивали своих мужей, сыновей, братьев.
Наконец и император Александр постиг сущность плана Кутузова — собрать новую армию, подкрепить старую, начать движение обратно именно отсюда, из Тарутинского лагеря. Константин почувствовал облегчение Александра.
Вести из Тарутинского лагеря становились всё отраднее — здесь уже собралось более 100 тысяч человек, причём в расчёт не принимались партизанские отряды и казачьи разъезды. Пушки, единороги, тулупы, сапоги, валенки, сухари прибывали в Тарутино целыми обозами.
Подвоза продовольствия Наполеону почти не было.
А пленных становилось всё больше. Французы и итальянцы, пруссаки и австрийцы, баварцы и вестфальцы составляли такую разнородную, разноцветную и разноголосую толпу, что русские солдаты с удивлением глядели на это скопище иноплеменных захватчиков, нашедших свою участь среди русского лагеря.
Штабс-капитан Фигнер с небольшим числом солдат оставался в Москве. От него узнавал Кутузов о том, что и как происходит в захваченной столице, и переправлял все донесения в Петербург императору.
Читая эти донесения, Александр как будто воочию видел французского императора. Сначала Наполеон ждал депутатов, которые должны были принести ему ключи от древней столицы. Не дождавшись, послал гонцов во все стороны Москвы, чтобы узнать о причине замедления. Но Москва была пуста, только ветер разносил по улицам клочки бумаги, обрывки верёвок. А когда загорелся Гостиный Двор, а потом Каретный ряд и ветер понёс на Кремль тучи дыма и хлопья пепла, Наполеон хрипло произнёс: