Коронатор (Делатель королей) (другая редакция)
Шрифт:
После завтрака Анна решила проведать короля. Однако то, что она увидела, лишь еще больше расстроило ее. Генрих Ланкастер по-прежнему не понимал, что происходит вокруг него. Он сидел, тупо уставившись в одну точку, его приходилось кормить с ложки, переносить с кресла на кровать и обратно, переодевать. Король больше походил на труп, чем на человека.
– Сколько это может продолжаться? – спросила принцесса у камердинера.
Лорд Лэтимер выглядел утомленным и подавленным.
– Дай Бог, чтобы это не затянулось. Однако надеюсь, что недели через две он начнет различать слова и тогда станет послушен, как дитя.
– Две недели! Вы шутите, милорд! Никто не поверит в столь затянувшийся обет короля, особенно сейчас, когда в Англии снова Йорки. Нам все равно придется возвратиться в Лондон, и боюсь, что герцог
– Миледи, не стоит отчаиваться. Если короля не тревожить и дать ему покой, он сможет вскоре поправиться. А я буду денно и нощно молить Бога, чтобы это произошло как можно скорее…
Потянулись нескончаемые дни. Для принцессы это было напряженное время. Из Лондона один за другим прибывали гонцы с требованиями возвратиться в столицу, но Анна и старый камердинер держались стойко, обещая тронуться в путь, как только того пожелает монарх. Что касается Томаса Буршье, то он стал избегать всех, появляясь только на службах в соборе, все же остальное время кардинал проводил в своих покоях, никого не принимая. Однако в один из дней Анна все же добилась приема – перед самой мессой, которую должен был служить в соборе сам примас.
– Как вы думаете, ваше преосвященство, не пришло ли уже время возвратиться вашему посланцу? Ведь уже минуло шесть дней, как вы отправили его к герцогу Уорвику, а ваша почта считается самой скорой в Англии!
Примас ответил не сразу. Служки уже облачали его, накидывая на плечи паллеум [56] , подавая сверкающую митру, расшитые перчатки и золотой посох.
– Я думаю, – наконец вымолвил он, – что если бы Делатель Королей счел нужным, он давно прислал бы его назад с ответным посланием. А поскольку в королевстве неспокойно, он может держать его при себе до тех пор, пока не будет готов ответ.
56
Паллеум – округлая пелерина облачения духовных особ, покрывающая грудь, плечи и спину.
– Но разве мы не знаем, что Эдуард и Ричард до сих пор в Йорке и пока нет причин для беспокойства? Разве ливрея посланца архиепископа Кентерберийского больше не хранит посланца в пути?
– Дитя мое, вы требуете от меня невозможного. Один Всевышний может читать в помыслах людских. И если ваш отец не торопится с ответом – значит, он видит в том резон. Чего вы требуете от меня? Я сделал все, о чем вы просили, – гонец отправлен и снабжен хорошей охраной.
Анне пришлось согласиться с кардиналом, и тем не менее ее беспокойство росло. Она не находила себе места. Единственной отрадой для нее в это время были верховые прогулки. Погода держалась прекрасная, и принцесса каждый день по несколько часов скакала по лугам и рощам «сада Англии» – графства Кент. Обычно ее сопровождала довольно многочисленная свита, но принцессе доставляло особое удовольствие умчаться от всех на своем быстроногом иноходце Мираже, а потом наблюдать из-за старых развалин или из ольховой рощи, как охрана и приближенные, сбившись с ног, разыскивают свою повелительницу. Это смешило ее и заставляло вспоминать детство, когда она была свободна, как ветер. Теперь же, натешившись суетой свиты, она возвращалась и вновь становилась заложницей придворного этикета.
Однако именно в часы этих прогулок она вдруг открыла для себя, как хорошо помнят и любят в Кенте ее отца. Здесь было немало крепостей и замков, где он останавливался в бытность свою вице-адмиралом Англии, когда его моряки захватывали вражеские суда и большая часть награбленного добра оседала в Кенте. Уорвик делал богатые подношения местным церквам и монастырям, устраивал великолепные празднества, возводил новые укрепления, строил школы и лечебницы. В Кенте не забыли его благодеяний, и привязанность кентцев к Делателю Королей распространилась и на Анну Невиль. Ее радостно приветствовали в городках и крепостях графства, зачастую величая не принцессой Уэльской, а просто дочкой Уорвика. Их симпатии выражались отнюдь не в почтении и подобострастности, к которым она привыкла в Лондоне, а в простодушной фамильярности.
– Эй, Анна Невиль! – кричал ей хозяин корчмы у Дороги Паломников. – Зайди-ка,
Или в другой раз:
– Погляди-ка сюда, красавица Анна, – кричала румяная толстуха, направляющаяся с возком шерсти на рынок в город. – Видишь моего сынка Дика? Ему сейчас одиннадцать, и он парень хоть куда. А ведь зачала я его, когда твой батюшка – благослови его Господь – был наместником в славном Кенте, да и назвала я сынишку как полагается – Ричардом.
57
Имеется в виду Джеффри Чосер, автор «Кентерберийских рассказов».
И она лукаво подмигивала принцессе, удивленно взиравшей на крепкого подростка с зелеными раскосыми глазами и ястребиным носом Уорвика.
А однажды при переправе через реку Стор краснолицый подвыпивший паромщик сказал ей:
– Клянусь галлоном доброго кентского эля, в этих краях ваш батюшка, леди Анна, мог бы хоть завтра быть признан королем. Да и в Англии, думаю, тоже, если бы Господь надоумил его вовремя это сделать. И не было бы тогда этой проклятущей свары, которой конца не видать.
Недалеко от местечка Селлинг принцессе показали ажурную часовенку Святой Анны, которую Уорвик воздвиг в год ее рождения. Девушка долго молилась в ней перед раскрашенной позолоченной статуей своей небесной покровительницы, ибо, несмотря на умиротворение, витавшее в воздухе «сада Англии», – с его прозрачными реками, зелеными фермами и старой римской дорогой, никогда не бывавшей пустынной из-за множества паломников, – Анна чувствовала, как непрочно ее собственное положение и какая опасность подстерегает отца. Безоблачное синее небо графства Кент казалось ей давящим, словно перед грозой, – той грозой, что надвигалась с Севера.
Едва ли не каждый день Анна навещала короля, садилась у его ног и, взяв руки короля в свои, участливо говорила с ним. В конце концов ей начало казаться, что Генрих прислушивается к звукам ее речи, а однажды он даже попытался ей улыбнуться.
– Да, да, я тоже заметил, – воскликнул Джейкоб Лэтимер, когда Анна сказала ему об этом. – Видимо, Святой Томас услышал наши мольбы и королю становится лучше. Еще немного, и он хотя бы отчасти придет в себя.
Одной из своих главных обязанностей Анна почитала посещение городских приютов и больницы Святого Томаса Бекета при соборе. Больница была древней, сохранившейся, наверное, еще с тех времен, когда Святой Августин крестил в Кентербери англосаксонского короля Этельберта. Своими мощными каменными стенами и небольшими окнами, куда проникало недостаточно света, отчего в помещении всегда горели ряды светильников, больница походила на крепость. Само здание было длинным и узким, так что алтарь в его глубине, где ежедневно служили четыре мессы и читали на ночь молитвы, почти не был виден от входа. В помещении было сыро, хотя архиепископ и следил за тем, чтобы здесь всегда пылали жаровни и курился ладан. Однако это мало помогало, и в больнице всегда витал тяжелый, тошнотворный дух от бесчисленных больных, которые являлись к праху Святого Бекета, а затем попадали сюда.
Анну с первых же дней поразило это вместилище человеческих страданий. На длинных нарах вдоль стен лежали старики и дети, роженицы и умирающие, покрытые гнойными струпьями, распухшие от водянки, гангренозные, истощенные дистрофией или мечущиеся в бреду. Среди них в светлых одеждах сновали монахи-цистерианцы, разнося лекарства, меняя повязки, обмывая и унося умерших. Они боролись за каждую жизнь с такой самоотверженностью, какую может дать только вера. Цистерианцы владели всеми медицинскими секретами своего времени, умели готовить мази, настои и бальзамы, зашивать раны, вскрывать нарывы, устранять рубцы и затвердения. Приходя сюда и наблюдая за их работой, Анна ловила себя порой на кощунственной мысли, что не столько молитва, обращенная к святыне Англии, сколько умение лекарей совершает чудо возвращения страждущим здоровья. Впрочем, чудеса в таком скопище недугов совершались далеко не всегда и число зашитых в саваны трупов редко уменьшалось.