Коронка в пиках до валета. Каторга
Шрифт:
Вадим долго не мог собрать своих мыслей. Он растерянно смотрел то на «обреченную» «Диану», которая мирно отдыхала в порту, то на «Черного коршуна», который, казалось, вот-вот готов был раскинуть свои мощные крылья и ринуться в свободную безграничную, даль океана навстречу бурям и ветрам.
…Вадим быстро спустился с горы, пробежал опять через вонючий китайский квартал, пробился сквозь суетливую толпу портовой публики и направился к ресторану, в котором он оставил Илью. Тот уже все газеты перечитал и беспокоился, не видя Вадима. Сидел и ждал.
Наконец они встретились.
— В чем дело? Что случилось? — тревожно спросил его Илья.
— Потом… потом, не здесь! — ответил Вадим.
Они пошли к катеру.
По дороге в одном кабачке они видели драку матросов, — вернее побоище. Группа каких-то матросов самого зверского вида жестоко избивала русских матросов с «Дианы», избивала всеми способами: и английским, и американским, и китайским.
Портовая полиция в эти «матросские дела» никогда не вмешивалась.
Илья и Вадим отправились собирать подмогу «своим». Отыскали группу матросов с «Дианы» и повели их на помощь. Появление свежих сил быстро решило судьбу побоища, и мрачные матросы оставили место боя, унося раненых товарищей и изрыгая потоки ругани и проклятий. Они угрожали, что скоро разделаются с «Дианой», потопят ее и прочее. Все это пьяное бахвальство на Илью не произвело никакого впечатления, но Вадим отнесся к этим угрозам серьезно.
Барон и граф еле доплелись до катера — до чертиков накурились опиума! Не забыли и друга, — привезли опиума князю Чибисову, а также и трубку. Накурился и он до одурения. Дали курнуть и любопытному Спиридонию. И сами были не рады — он вообразил себя на том свете, в аду, и по этому поводу орал на весь фрегат, — каялся в своих грехах и призывал на помощь всех угодников и угодниц. Паисий кипел злобой на беспутного собрата, анафемствовал по его адресу, сидя в каюте и яростно растирал ему оба уха.
Вадим заперся в каюте с Ильей и рассказал ему все, что слышал от корсара.
Илья решился предупредить командира. Он сказал, что случайно слышал разговор в ресторане. Командир отнесся к его сообщению критически.
— Кабацкая болтовня! Пьяное бахвальство! — пренебрежительно процедил он сквозь зубы, однако взял свою подзорную трубу и почему-то стал с особым вниманием рассматривать черный корвет. Потом отвел трубу в сторону и стал глядеть на китайские джонки, которые в несколько рядов стояли у набережной Гонконга.
— Обратите внимание, Илья Андреевич, лучше на этих китайцев: они, по-моему, опаснее черного корвета. Все это — рыбаки, но при удобном случае они — опасные пираты!.. Эти косоглазые дьяволы два года назад на моих глазах как муравьи облепили одного голландского «купца» и в несколько минут разграбили все судно, подожгли его и рассеялись в разные стороны. Мы и помочь не успели. Надо ночью посматривать, — не наделали бы они пакостей. Сегодня ваша вахта?
— С полуночи моя, — ответил Илья.
Командир замолчал и опять уставился трубой на корвет.
…Утром на рассвете отошли от Гонконга. На мостике стоял сам командир, и Илья заметил, как под спокойной наружностью его скрывалась игра взбудораженных нервов. Он был подвижнее обычного,
«Диана» подвигалась к черному корвету. Вдруг Илья заметил, что с подветренной стороны корвета выкинут кабельтов, который преграждает «Диане» путь. Но лоцман словно не замечал этого и вел «Диану» прямо. Илья, забыв всякий этикет, схватил командира за рукав, и показал ему рукой.
— Марселя на стеньги! Живо, ребята! Обрасопить все реи с носа до кормы! — руля налево! — закричал командир.
И голос его был так громок, так решителен, что старший офицер не счел нужным повторять его команды, и только боцман проревел на весь фрегат слова командира. Матросы мигом полетели по вантам.
Лоцман побледнел и вдруг заговорил на ломаном английском языке. Он в резкой форме выразил протест. Пока корабль находится в бухте, никто не имеет права вмешиваться в командование им. — Лоцман ведет корабль, — сказал он.
— Спустить мерзавца в шлюпку! — заорал командир, указывая на лоцмана.
— Есть! — ответили с удовольствием матросы, и моментально лоцман оказался в дюжих объятиях матросов, которые вынесли его на руках с мостика и довольно неделикатно спустили в шлюпку, привязанную у веревочного трапа. «Диана» остановилась, потом повернула в сторону свой нос, изменила курс и понеслась влево от черного корвета, прямо в гущу китайских джонок. Там произошел переполох: раздались крики, повисла в воздухе какая-то китайская ругань. Однако дело обошлось без всяких катастроф. «Диана» благополучно вышла из гавани в открытое море…
Нагасаки
«Диана» держала курс на Японию. В Шанхай решено было не заходить. Там, как узнал командир, порт был закрыт по случаю каких-то местных беспорядков… Из японских портов тогда для иностранных судов открыт был только один — Нагасаки, — и то исключительно для голландских. Поэтому командир «Дианы» шел в Японию без особой уверенности, удастся ли ему остановиться даже и в Нагасаки.
Он не сходил с мостика: то оглядывался назад, на китайский берег, на Гонконг, тонущий в синей дали, то тревожно всматривался вперед. Над тяжелым свинцовым морем, там, впереди, вырастала грозовая туча.
Эта туча расширялась и все выше подымала свои зловещие трепаные вершины. Над поверхностью моря потянулся во все стороны плотный, серовато-синий туман. Ветер крепчал, и в натянутых снастях начался тот вой, который был верным признаком приближающегося урагана, или, как его здесь называли, — «тайфуна». Встревоженный штурман потребовал спуска всех парусов, кроме штормовых. И вдруг из тумана, несущегося по тревожно-гудящему морю, вырисовался стройный силуэт черного корвета. На всех парусах пронесся он мимо «Дианы» — в каких-нибудь двух кабельтовых от нее — и быстро потонул в тумане.