Коронованный лев
Шрифт:
Огюст долго молчал, прежде чем ответить, неуверенно сжимая и разжимая губы, будто то собираясь что-то сказать, то передумывая.
— Древний Вавилон? — наконец проговорил он. — Крылатые львы, яркое синее небо, горячие камни. — Он пожал плечами. — Ничего определенного.
— И это все?
— Все, — кивнул Огюст немного недоуменно. — Как застывшие картины, реальные, вечные, где-то там, в другом мире.
Значит, никакой крови, никаких ужасов? По крайней мере, Огюст их не помнил. Может быть, он был лучше меня.
— Ты думаешь, это что-нибудь для нас значит? — спросил Огюст.
Я деланно улыбнулся.
— Наверное, только то, что
И все же я не ошибся.
На улицах этой ночью было тихо.
Огюст сидел у стола, на котором горкой было сложено оружие, и возился с пистолетом. Свеча, выхватывавшая его из темноты, превращала его в какой-то странный древний артефакт, под стать тому, что его окружало и тому, что лежало на столе. Отполированное дерево лож и прикладов стало того же цвета, что и руки и лицо Огюста, его глаза посверкивали как блики на клинках, посверкивал и металл галуна на его одежде. Матовые глубокие тени лежали повсюду, куда не дотягивался свет свечи. Залить бы все в янтарь и так оставить… Я вспомнил жидкость во флаконе, который Изабелла подняла на свет — «янтарного цвета», и мне стало немного не по себе, как будто и впрямь было возможно — залить все в этот янтарь.
— А может быть, еще можно нанести упреждающий удар? — пробормотал Огюст, будто разговаривая сам с собой.
— Кому? — поинтересовался я. — Быть может, возможным союзникам?
— Какая чушь… — фыркнул он с досадой. — Это не должно было и не может быть так!..
— В любое время, кроме нашего.
Огюст глянул на меня косо и снова принялся чистить пистолет. Он и сам все знал, но думал, что я придумаю хоть что-то, с чем ему захочется поспорить, и этим переубедить самого себя.
Я стоял у окна, чуть сбоку от него, и пытался вглядываться в ночь сквозь толстое стекло.
— Погаси-ка свечу, — наконец попросил я.
Огюст погасил, со стуком положил пистолет на столешницу и тоже подошел к окну. Когда глаза привыкли к темноте, я уже более отчетливо различил почти неподвижную фигуру за одним углом, затем еще такую же за другим. Неподвижность была почти неестественной. Кто будет так подолгу стоять в темноте?
— Ты видишь? — спросил я.
Огюст кивнул.
— Наверное, шпионы Гиза. Следят, чтобы жертва оставалась на месте.
— Думаю, что следят именно за этим. Но я уверен, что это — хранители.
Огюст испустил смешок и вернулся к столу, начав высекать из кресала искры, чтобы снова зажечь свечу.
— Чтобы распознать их в темноте, наверное, надо быть «князем тьмы», — съехидничал Огюст.
— Не так уж и смешно, — проворчал я, и прибавил, тоже будто размышляя вслух. — Возможно, будет не самой лучшей идеей везти его в дом Уолсингема…
— Неужели нашлась идея получше?
— Я думаю.
В конце концов, чем дом Уолсингема лучше дома Медины, который вчера чуть не спалили? Тем, что в последнее время там народу побольше? Действительно — побольше. Но… А, все равно все вилами по воде. Я подтащил к окну ближайшее кресло и уселся в него поудобнее, положив пару пистолетов на подоконник, а любимый клинок поперек коленей как милую девушку.
— Ладно, Огюст, если ты дежуришь первый, я пока вздремну.
А то когда еще удастся? Не завтра, уж точно.
XX. Bellum omnium
А спалось в кресле на удивление неплохо. Может быть потому, что каким-то образом от близости того, что должно случиться, казалось, что
Огюст так и не счел нужным меня разбудить, и взглянув с утра, проснувшись уже от света, на бледное, унылое сквозь оправленное в свинец стекло небо, расчеркиваемое птицами, я был ему за это благодарен. Он и сам заснул там, где сидел, положив руки на стол, а голову на руки, чуть не в обнимку с аркебузой. Я спустил было ноги с подоконника на пол, но, призадумавшись, притих. Вот и двадцать четвертое. Все-таки наступило. И теперь уже не заснуть. Может быть, в следующий раз — уже навечно. Чем дольше кое-кто не вспомнит, какой наступил день, тем лучше.
Но сегодня решать было не мне. Ведь было воскресенье. И Огюста разбудил колокольный звон.
Слышишь, воющий набат, Точно стонет медный ад! Эти звуки, в дикой муке, сказку ужасов твердят… [15]— успел мысленно произнести я строки Эдгара По, еще прежде чем он пошевелился и со стуком выронил аркебузу.
А ведь утренний воскресный звон еще далеко не набатный.
15
Эдгар По «Колокольчики и колокола». Перевод К.Бальмонта.
Огюст выругался спросонья и снова раздался грохот — он тут же запустил руку в груду оружейного скарба перед собой.
— Огюст, это утро, — сказал я успокаивающе.
Огюст снова тихо чертыхнулся и огляделся.
— Вот и двадцать четвертое… Ничего не случилось?..
— Пока нет. Еще не вечер, — прибавил я.
— Тьфу ты!.. — Огюст встряхнул головой, окончательно просыпаясь. — Ты нарочно?
— Угу. Чтобы потом хуже не было.
— Да куда уж хуже… — Огюст задумчиво гипнотизировал остановившимся взглядом окно. — Если бы все уже случилось, было бы легче? — спросил он отрешенно.
— Не было бы, — сказал я уверенно, хотя понятия об этом не имел, и не исключено, что исподтишка думал обратное.
Огюст, не удержавшись, чуть улыбнулся.
— Да, стоит иногда смотреть правде в глаза.
«Хотя она такая переменчивая тварь», — подумал я. И почувствовал, что сказал именно правду.
Между тем, приглядываясь к Огюсту, я понял, что, строго говоря, ему уже легче. Слишком много невероятного, того, что воспринять по-человечески просто невозможно. А человеческий ум не в состоянии постоянно быть в напряжении, он просто отказывает, перестает воспринимать все так остро, как, казалось бы, должен был. И в какой-то степени все навалившееся не только сводило с ума, но и сглаживало ужасы, каких мы ожидали, отодвигая их с первого плана в сторону, делая их менее важными и настоящими. Конечно, до определенной степени. Только для определенной. Как вера в собственную смерть, которая, ведь, такая невероятная штука…