Коронованный лев

Космолинская Вера Петровна

По малой внутренней лестнице, в шелковой рубашке, без колета, ибо бессмысленно, зато в перчатках я спустился во двор для встречи со сказочным паладином Оливье. Оливье нетерпеливо расхаживал в пустынной части двора, где мы обычно упражнялись. Под мышкой у него топорщились тупые учебные рапиры. Жилистый и смуглый как залежавшаяся изюмина, едва завидев меня, Оливье резко развернулся, укоризненно на меня уставившись. В такие моменты он всегда становился профессионально сварлив. Не стоило обращать на это внимание. Таков уж был ритуал.

— В чем дело? — осведомился он еще издали вместо

приветствия. — Который день вы пропускаете занятия, избалованный мальчишка?

Я приподнял брови.

— Ты не заметил, Оливье? Стареешь! Было воскресенье.

— Вот как? — ядовито заметил Оливье, бросая мне рапиру эфесом вперед и всем своим скептическим видом показывая, что перехватил я ее в воздухе не бог весть как изящно. — Что-то на мессе я вас вчера не приметил.

Туше, черт побери. А ведь мы еще даже не начали.

— Дай время, я еще остепенюсь.

— Если доживешь, бездельник, — ехидно ответствовал наш комендант, угрожающе прищурившись, отсалютовав и тряхнув невесомой седой гривой — по контрасту с ним самим его волосы были белыми, редкими и тонкими как поздний одуванчик. Но не приведи вам бог что-нибудь в действительности не поделить с этим божьим одуванчиком. Будь вы какого угодно размера и веса, он вмиг вас утыкает как подушечку для булавок. В своем деле он был одержимым мастером.

Оливье двинулся в атаку. Улыбаясь в ответ на его привычное поддразнивание, я шагнул навстречу, беззаботно легко отвел его клинок сильной частью своего в сторону и… кончик моей рапиры, плавно скользнув вперед, уверенно уперся наставнику в грудь. Секундочку. Как это вышло?

Оливье изогнул бровь, похожую на перышко, вылетевшее из подушки, и чуть насмешливо скривил уголок губ.

— Неплохо. А я думал, вы еще спите на ходу.

Еще как сплю, и вижу сны удивительные.

— Что ж, начнем снова. — Оливье сделал шаг назад и тут же нетерпеливо притопнул:

— Атакуйте же, черт побери!

Чуть раздраженно, я атаковал, сделал выпад, перевод и снова без труда попал Оливье в область сердца. Да что это творится? Оливье не поддавался — такого за ним отродясь не водилось. Моя удачливость настолько меня ошеломила, что я пропустил тут же последовавший ответный удар — тупое острие рапиры Оливье злорадно ткнулось мне под ребра. Очнувшись, я запоздало отскочил.

— Вот так, — сказал Оливье ровным менторским тоном, держа хорошую мину при плохой игре. — Учитесь не отвлекаться. Вам всегда могут успеть нанести удар в ответ, когда вы меньше всего ожидаете, и противник заберет вас с собой на тот свет. Чем вы только занимались в гвардии? Шлялись по кабакам, я полагаю.

Уж без кабаков не обошлось, будьте покойны. Но задеть Оливье дважды подряд, с расстановкой едва ли в пять секунд — в этом было что-то сверхъестественное. Победа все же была за мной. Кажется, я заподозрил, в чем может быть дело, и от этого мне стало не на шутку не по себе.

— К бою! — Оливье снова приготовился напасть. Я посмотрел в его льдистые зрачки. Мгновение, когда он начинал атаку, прежде частенько от меня ускользало. В глубине светлых глаз что-то неуловимо изменилось. Почти не шевелясь, я слегка отклонил клинок, и рапира Оливье с тихим скрежетом прошла мимо. Оливье совершил

хитрый финт, завязав рисунок движения острия в морской узел — узел был мной благополучно разрублен. Оливье сделал пару шагов в сторону, пытаясь повернуть меня лицом к солнцу, но я отступил туда же и ложной атакой вернул противника на исходную позицию. Последовавший затем внезапный маневр Оливье с переменой руки, испытанный и изящный, также пропал втуне.

Оливье хладнокровно и терпеливо кружил вокруг, нанося быстрые, технически блестящие удары. Я знал, что они блестящие — для этого мира — я видел их много раз, в разном исполнении, но они не достигали цели и даже близко к тому не подходили. Я угадывал все его движения, поворачивал клинок строго под нужным углом и в нужный момент, я откуда-то знал, что и когда нужно делать, это совершалось почти автоматически, каким-то образом при этом осмысливаясь, как внезапно проявившаяся вчера память об этом времени, поначалу полностью подмененная на чужую. Вот только из какого времени взялось то, что я вспоминал сегодня? Не из двадцатого века, совершенно точно. И все-таки, если задуматься, в происходящем была своя логика.

Наконец, пока Оливье не разозлился на то, что я ушел в глухую защиту, довольно старинным примитивным приемом я подбросил его оружие резким ударом вверх, нанес новый укол в грудь и тут же блокировал возможный ответный удар. Минутку, «старинным» приемом? Когда это он стал старинным?..

— Неплохо, — пропыхтел Оливье, поглядывая на меня чуть удивленно. — Еще немного и мне потребуется нагрудник, — пошутил он. Оливье твердо полагал, что на определенной стадии обучения от защитного снаряжения необходимо отказаться, иначе ничему по-настоящему не научишься, если не почувствуешь по возможной мере сполна все причитающиеся удары, которые просто не следует допускать и никогда не обретешь нужной ювелирности в обращении с острыми предметами.

— Прости, Оливье, — сказал я серьезно.

— Чепуха, — отмахнулся он, — удары были легкие. Все в порядке. Теперь приступим с дагами.

Мы вооружились еще и кинжалами. Любопытно, а как пойдет такой расклад? С одной стороны, такая техника проще, с другой — сложнее, как посмотреть. Казалось бы, возможностей для маневра становится больше, зато больше рассредоточивается внимание. И к чему там, интересно, больше приспособлена моя новая память?

Память оказалась вполне приспособленной и для этого. Напор Оливье был энергичен и ровен. Я отлично знал, что подобные его действия были очень опасны. Да, точно, вот этот удар я крайне редко мог отразить и вообще вовремя заметить… Удар ушел далеко в сторону, а Оливье оказался открыт для моей даги. Туше.

— Прекрасно, — пробормотал Оливье.

Пора кончать, подумал я. Со старика хватит, и поражать окружающих внезапно открывшимися талантами тоже ни к чему. И так все ясно. Но настолько ли ясно, чтобы я мог остановиться?

Во время следующей схватки я намеренно сдержал руку, не доведя защиту до конца, и с некоторым облегчением, к которому примешивалась разве что ничтожная доля философской меланхолии, почувствовал сильный удар в грудь.

— А, проклятье!.. — сердито проворчал Оливье. — Зачем вы это сделали?