Короны Люксембурга
Шрифт:
Перед героем, живущим сложной интеллектуальной и эмоциональной жизнью, одни картины постоянно сменяются другими. Городской пейзаж уступает место сельскому. В поэму входит ряд образов из мира природы, приобретающих символический характер. Наиболее важные образы – море и горы. Это пейзажные образы-символы, вошедшие в литературную традицию ещё в эпоху романтизма. Море символизирует сам этот мир в его сложности и бескрайности, а порой – в свободолюбии и бунтарстве. Ещё один важный образ – горы как символ сложного пути и возникающих препятствий. Герой предстаёт как устремлённый к вершине, но не достигающий её. Он познаёт мир в масштабах земного шара. Неслучайно космический пейзаж неоднократно появляется в поэме, что роднит художественный мир произведения с художественным миром поэм молодого Маяковского. Герою действительность открывается то днём, то ночью. Он совершает свой путь и в пространстве, и во времени. Неслучайно мотив дороги проходит через всю поэму, а образ дороги также становится важным образом-символом, соединяясь с мифологемой судьбы. Периодически герой в своих переживаниях и странствиях мечтает о доме, теплоте, счастье, мечтает как о том, что практически недоступно. В поэму также входит образ моряка. Можно сказать, что это вариант образа путника. Моряк вечно находится в скитаниях, его
Герой триптиха В. Гольдмана одинок, лишён понимания, вместе с тем ему открывается красота и богатство мира. Но мир часто поворачивается к герою и другой своей стороной – как неуютный и антиэстетичный, он видится через пространство коммуналок, некрасивых дворов и переулков. Тем не менее герой помнит о своей миссии – нести в мир Слово. Этот мотив неоднократно возникает в поэме. Миссия несения Слова роднит героя с поэтами-предшественниками.
С темой человеческого пути, с темой судьбы связан и образ-символ, вынесенный в название первой поэмы, – образ подземного ключа. Очевидно, одна из важнейших смысловых граней этого образа – источник сил и надежды. Слабой, робкой, но сохраняемой.
Вторая поэма, входящая в триптих, – «Птица возмездия». В этой части произведения многие реалии, особенно соотнесённые с пространством дома, связаны с русской почвой, как и сюжетное начало, периодически переплетающееся с отражением потока мыслей и чувств. Также соотнесены с русской почвой возникающие в поэме вполне узнаваемые реалии русской жизни, русского быта. Вместе с тем в ряде размышлений, в некоторых образах и деталях сказывается связь со сборником «Поэзия Люксембурга». В этой поэме, пожалуй, более всего отголосков лирики Анизы Кольц. Так, возникающая морская тема и образ моря, детали, связанные с морской стихией (крабы, ракушки и т. д.), образ корабля, образы птиц (и в том числе мёртвых птиц) – всё это пришло из её лирики. Но в поэме В. Гольдмана эти мотивы и образы получили новое осмысление.
Во второй части поэмы герой появляется на разном фоне – это то городское жилище, квартира, то море, берег с соответствующими деталями пейзажа. Море по-прежнему символизирует бескрайность этого мира, а также непредсказуемость, неопределённость пути в нём. С берегом в первую очередь связаны представления о желанной пристани, об окончании трудного пути. Эта идея воплощается через образы матросов, которых лирический герой порой называет «матросами-скитальцами». То, что их судьбы далеко не всегда зависят от них самих, подчёркивается такими деталями, как цепи и канаты, которые символизируют несвободу, зло, жестокость, с которыми сталкивается человек.
Через всю вторую поэму проходит образ птицы, уже с самого начала получающий философское осмысление. Этот образ первоначально появляется в мифологии. Часто птицы символизируют связь между небом и землёй, порой они осмысляются как посредники между Богом и человеком. В то же время птицы – символ души, жизненной силы человека. Уже в литературной традиции с птицами связано представление о свободе, связи с высшим, духовным миром. В поэзии эпохи романтизма этот образ нёс идею возможности подняться над обыденностью, а порой и идею вдохновения. Постепенно с разными видами птиц оказываются связанными различные мотивы, в традицию входит ряд образов-символов, соотнесённых с миром птиц. Так, у Пушкина орёл часто символизирует свободолюбие и неукротимость, у Фета с образом ласточки связано представление о возможности прикоснуться к миру высшему, обрести вдохновение. Получает этот образ глубокое художественное осмысление в литературе символизма, например, в пьесе-притче Мориса Метерлинка «Синяя птица» (тут характерно соединение синего, точнее, голубого, что символизирует мечту, надежду, счастье, с образом птицы как существа, по природе свободного и прекрасного). Трагичен образ птицы в стихотворении французского поэта-символиста Стефана Малларме «Лебедь», где центральный образ многозначен, отражает красоту, стремление к свободе, но невозможность в полной мере эту свободу обрести. В стихотворении Шарля Бодлера «Альбатрос» образ птицы связан с идеей красоты, свободы, но вместе с тем тут птица – жертва человеческой жестокости и бездуховности. На протяжении 20-го века птицы всё более начинают осмысляться как хрупкие, ранимые существа, частые жертвы среды, людей, их бездумья и безразличия (именно такое преломление находят образы птиц в романе Бориса Васильева «Не стреляйте в белых лебедей» и рассказе Юрия Трифонова «Голубиная гибель»). Но есть и иная грань данного образа-символа, связанная с птицей Гамаюн. Эта мифическая птица упоминается в ряде произведений 17–19 веков, истоки образа идут из иранского фольклора, откуда образ уже переходит в искусство. В одних произведениях Гамаюн понимается как райская птица, идейно-эмоциональное наполнение образа исключительно светлое. Но есть и другая трактовка: Гамаюн – птица, предвещающая беду. Именно так этот образ раскрывается на полотне В. М. Васнецова «Гамаюн, птица вещая» и в стихотворении А. Блока под тем же названием. Гамаюн в интерпретации Блока пророчит бедствия, предупреждает о них. Изначально общий источник с птицей Гамаюн имеет птица Хумай (Гамаюн и Хумай – разные транскрипции одного и того же имени). Но Хумай постепенно стала пониматься как птица, предвещающая счастье. В соответствии
Так, в поэме В. Гольдмана часто появляется образ раненой птицы, порой птицы мёртвой.
Иногда эти образы связаны с темой судьбы (лирический герой размышляет о судьбах этих существ, об испытаниях, выпадающих на их долю). Но эти образы соотнесены и с другой глобальной темой, волнующей лирического героя, – темой Добра и Зла, прозвучавшей уже в первой поэме. Образы раненых и мёртвых птиц передают мысль о том зле, разрушении, страданиях, которые несёт человек в этот мир. С этим злом соприкасается и лирический герой. Неоднократно герой говорит о том, что перед сном кладёт под голову мёртвую птицу. Это действие показывает, что зло стало чем-то привычным, вошло в жизнь героя, хотя он постоянно помнит о том, что за всякое сотворённое зло, за причастность к злу грядёт расплата.
Лирический герой часто размышляет о людях, об их отношениях друг с другом, об их отношении к жизни. Эти раздумья отражаются не столько в интеллектуально-аналитической форме, сколько через ряды образов, отдельные микросюжеты, детали, спорадически рождающиеся ассоциации. Так, у героя возникают размышления об обывателях, которых так много вокруг. Обыватели не задумываются о серьёзнейших жизненных проблемах, они ведут спокойное, сытое существование. Его символом становится такая деталь, как арбузная корка, брошенная с балкона. Пошлому, бездуховному существованию противостоит красота мира природы. Эту вечную красоту символизируют луна и звёзды, становящиеся частью прекрасного космического пейзажа. Луна и звёзды – те пейзажные детали, которые прочно вошли в литературную традицию в эпоху романтизма, вновь стали глубоко философски осмысляться в литературе (особенно поэзии) символизма, не были забыты и позже, даже поэтами, связанными с авангардизмом. Так, Маяковский ещё в ранний период творчества, будучи связанным с футуризмом, пишет стихотворение «Послушайте!», в котором звёзды – важный образ-символ, отражающий идею идеала, мечты, высокой духовности, красоты. Обо всей этой сложной и разнообразной художественной традиции явно помнит автор триптиха. Но теперь на фоне космического пейзажа снова появляется образ птицы, только это птица возмездия. Птицы во второй части триптиха порой соотнесены с человеком: они сталкиваются с жестокостью этого мира, им, как и людям, знакомы страх и зависть. И вот появляется птица, которая жаждет отомстить за своих погибших собратьев.
Во второй части триптиха важную роль в раскрытии переживаний героя играет сюжет автобиографического характера, который продолжит своё развитие и в третьей части. Событийного начала в этом сюжете мало, это, скорее, цепочка воспоминаний. Герой думает о тех близких людях, которые у него когда-то были. Это мать и бабушка. От них остались только холмики на могилах. Нет рядом с героем и младшего брата, с которым он провёл детство и юность. С мамой и бабушкой связаны представления о своём, родном, уютном мире, в котором герой не был одинок. Но близких людей не осталось. Теперь рядом с героем никого нет. Он погружается во всё новые и новые воспоминания. Первая любовь навсегда оставила след в его душе. Но большая часть пережитого стала достоянием прошлого, а отведённый жизненный срок всё сокращается. Лирический герой чувствует себя в этом мире пилигримом, вечным жидом (в этой части вечный жид выступает не как евангельский персонаж и не как один из вечных типов в литературе, а как понятие нарицательное – этот приём используется в качестве средства обобщения, отражающее мысль об укоренившихся в человеческой жизни греховности и неизбывных скитаниях). Но снова герой размышляет о тех потрясениях, которые уже пережил мир и от которых он по-прежнему не застрахован. В поэме возникает образ бомбы, которая может в любой момент взорваться и принести всему живому горе и гибель. В поэме появляется примечательный образ – крота, который может погибнуть при взрыве, а в норе останутся его осиротевшие дети. Через этот микросюжет передаётся мысль о многообразии зла в этом мире и о множестве жертв этого зла. Герой устал от жизненных невзгод, утрат, разочарований, от постоянного психологического напряжения. Он жаждет покоя, порой ему хочется, чтобы его поглотила вечность, потому что это путь к покою. Действительность, Вселенная представляются герою как борьба стихий. В мире царит дисгармония. Даже звуки саксофона гениального Бутмана не способны сделать этот мир менее жестоким. Вновь в поэму входит музыкальная тема, и звучит она ещё более трагично.
Но вместе с тем герой размышляет о том, что может сделать в этом мире писатель (поэт, прозаик, драматург, критик, учёный – возникают разные варианты творческой личности). Что есть художник в этом мире? И может ли он что-то этому миру дать? Размышления о творческой личности и её судьбе переплетаются с раздумьями о бытии. Какой путь существования в искусстве выбирает поэт? Есть поэты, которые не идут по пути искания новых форм, они выбирают лёгкий путь – возвращаются в лоно классического стиха. Герою подобное существование кажется бездумным. Он склонен к вечным исканиям и дерзаниям. Меняются способы работы поэта, меняются инструменты творчества – прежде была пишущая машинка, теперь компьютер. Поэт познаёт мир, дарит ему свои произведения, но его собственная судьба трагична. Он одинок, быт его неустроен. Он ностальгически вспоминает родимый дом, который был для него прибежищем, защитой. Тем не менее герой продолжает нести в мир своё Слово. Поможет ли ему это Слово (то, что удалось сделать в творчестве) в конце пути? И снова возникают образы мёртвых птиц, которым не дано взлететь. С напряжёнными раздумьями о собственной судьбе и судьбах мира снова оказывается связанным образ Дирижёра. Теперь он один, ему никто не противостоит. Дирижёр – скелет, он мёртв. Но сюжет с Дирижёром продолжает развиваться, трагизм этой коллизии усиливается. Маэстро-скелет восстаёт. Музыка, которую он будет исполнять, – какофония. Сама партитура отражает не гармонию и красоту, а совершённые грехи и возмездие за них. Герой думает о том, что скоро придётся держать ответ за прожитое и совершённое. Можно ли что-то исправить? Можно ли получить прощение? А что есть сам герой в этом мире? Может быть, он только мыльный пузырь, как и все остальные? Эти раздумья из второй части триптиха переходят в третью – по сути, это лейтмотив, который проходит через всё произведение.
Конец ознакомительного фрагмента.