Корпократия
Шрифт:
Возникает вопрос — как добиться того же в компаниях, оставшихся публичными? Фонды прямых инвестиций будут покупать не всякую компанию, и тенденция смены публичного статуса на частный тоже может поменяться. Да и не должны все корпорации идти по этому пути. Непубличные корпорации сохраняют свой статус юридического лица. Если они захотят, то с тем же успехом могут коррумпировать политический процесс, как и публичные компании, но их деятельность будет куда менее прозрачна. Да и плоды их успеха достаются куда меньшему количеству людей. Так что все это совсем не обязательно хорошо для нас.
Кроме того, с практической точки зрения всегда останется необходимость в публичном рынке ценных бумаг. Даже если рынок — это всего лишь лучшая из худших альтернатив, он необходим для формирования цены.
Один способ — поставить во главу корпораций настоящих лидеров. Среди нынешней плеяды генеральных директоров, которых так любит пресса, хватает претендентов на звание царей-философов, а журналы и газеты не жалеют места для публикации их рассуждений. Но слишком мало таких, как Фрэнк Блейк, который, сменив Роберта Нарделли на посту главы Home Depot, первым делом отказался от бонусов и поставил условием, что его вознаграждение будет на 90 процентов зависеть от создания стоимости для акционеров. Еще меньше таких, как Джеффри Иммелт из General Electrics — а он порой изрекает вещи, вполне достойные царя-философа.
Так, в интервью Financial Times Иммелт выступил против заключения многолетних контрактов с генеральными директорами, поскольку они предусматривают огромные компенсации при увольнении, и за то, чтобы запретить советам директоров приглашать платных консультантов для решения вопросов о размерах вознаграждения (две главные причины чрезмерных выплат). В другом интервью он сказал, что вознаграждение гендиректора не должно на порядок превышать вознаграждение его заместителей и ключевых сотрудников компании: «Должен ли генеральный директор получать в 5, в 3, в 2 раза больше, чем его команда? Это тема для дискуссии, но ясно, что не в 20 раз больше — это безумие».
Еще поразительнее, учитывая, какой пост он занимает, что Иммелт живет в соответствии с тем, что проповедует. В 2005 году он получил относительно скромную зарплату 3,2 миллиона долларов и никаких денежных премий; это как раз в 2–3 раза больше зарплаты его топ-менеджеров. Сравните с 198 миллионами долларов, которые в 2006 году получил в Pfizer бывший председатель «Круглого стола бизнеса» Генри Маккиннелл, вынужденный покинуть пост гендиректора потому, что за время его работы акционеры потеряли 40 процентов стоимости своих акций. Действительно, безумие.
Акционеры могли бы хоть как-то участвовать в управлении, если бы топ-менеджмент захотел поощрить их участие. Безусловно, все проблемы корпоративного управления (независимость директоров, прозрачность политики вознаграждений, учет внешних обязательств) легко разрешимы генеральными директорами, при условии, что те хотят найти решение. Поскольку об этом речи нет — Иммелтов мало, Маккиннеллов много, а самообогащение было, есть и будет главной целью почти всех топ-менеджеров — к управлению нужно подключать лидеров из правительственных и неправительственных структур. Таких, однако, тоже серьезная нехватка.
Сто лет назад, когда такие титаны бизнеса, как Джон Рокфеллер, Эндрю Карнеги и Корнелиус Вандербильт, казалось, оседлали Америку, а Джон Пирпонт Морган фактически выполнял функции главного банкира, им противостояли люди, в числе которых были такие самоотверженные журналисты, как Айда Тарбелл, Линкольн Стеффене и Эптон Синклер. Их деятельность нашла поддержку у Тедди Рузвельта, а затем у Вудро Вильсона. (Рузвельт дал этим журналистам прозвище «разгребатели грязи», в честь одного из персонажей «Пути паломника» Беньяна, который так сосредоточенно копался в грязи, что даже не мог поднять глаза в небо.) Спустя тридцать лет, когда большой бизнес снова решил, что ему все можно, Ральф Нейдер не давал ему спуску своими книгами «Опасен на любой скорости» (Unsafe at Any Speed),
Несогласных вытеснили из политического диалога, который, когда речь заходит о бизнесе, больше напоминает монолог. Пример — печальная история Комиссии по президентским дебатам. Созданная, по идее, для того, чтобы гарантировать американцам возможность оценивать кандидатов в президенты, эта межпартийная общественная организация, финансировавшаяся поначалу из негосударственных источников, сегодня по большей части содержится корпорациями и фактически принадлежит лоббистам. Пожертвования в комиссию подлежат налоговому вычету, информацию об их размерах и спонсорах можно не разглашать, и неудивительно, что при такой поддержке Комиссия по президентским дебатам далеко ушла от своих первоначальных целей, превратившись в главного защитника двухпартийной системы и главный барьер на пути введения в общественный дискурс любых тем, что отклоняются от одобренного катехизиса.
В 1996 году, когда комиссия не допустила Росса Перо к президентским дебатам, New York Times писала в редакторской статье: «Комиссия показала, что является инструментом двух партий, а не защитником общественных интересов. Статус комиссии не дает ей никакого права монополизировать дебаты. Пришло время для какой-нибудь беспристрастной, непредубежденной общественной группы взяться за спонсирование президентских дебатов, этих важных событий политической жизни».
Бесстрашная и непоколебимая комиссия спустя четыре года запретила участие в дебатах Ральфу Нейдеру, несмотря на то что тот был внесен в бюллетени для голосования во всех пятидесяти штатах и почти полвека выступал за реформы. Это не демократия. Это ее уродливый близнец, корпократия как таковая, не «правительство из народа, созданное народом и для народа»1, а «правительство из корпораций, созданное корпорациями и для корпораций».
Как мы дошли до корпократии — не секрет. Дорога была широкой и прямой, что облегчает оценку прошедших событий. Массовый выход американцев на фондовый рынок, начавшийся после Второй мировой войны и продлившийся несколько десятилетий, привел к появлению миллионов собственников корпораций (а когда что-то принадлежит всем, оно не принадлежит никому). Это произошло как раз в то время, как корпорации превращались в величайшие машины по производству богатства, какие только знало человечество. Топ-менеджеры, в частности генеральные директора, оказались наделены огромной властью. Благодаря «Круглому столу бизнеса» и благоприятному правовому климату, развитию которого в Верховном суде так посодействовал Льюис Пауэлл, гендиректора стали использовать корпоративные ресурсы для влияния на политический процесс. Одновременно триумф современной экономической теории с ее культом количественных показателей помог свести весь процесс решения главных вопросов жизни государства и общества к простой арифметике. Вопрос экономической эффективности, в свою очередь, позволил правительству на всех уровнях отказаться от своих исторически сложившихся обязательств, вслед за чем население медленно, но верно стало отказываться от своих обязательств перед государством. В образовавшийся вакуум хлынули те самые экономические агенты, что сыграли столь важную роль в его возникновении. Сегодня даже политический процесс по большому счету контролируется корпорациями, которые финансируют избирательные