Корпулентные достоинства, или Знатный переполох. Часть 2
Шрифт:
— С тобой все хорошо! — снова с расстановкой, ловя ее метущийся взгляд, повторила я уже гораздо спокойнее, так как и сама начала в этом уверяться. — Помнишь, какой я была тогда, в саду, когда вокруг меня закручивался огненный смерч?
— А? — девочке явно с трудом удавалось сосредоточиться и сохранять ясность мышления. — Д-да, ты тогда нас сильно напугала.
— Вот! — с радостью подхватила я. — И у тебя то же самое! Только силы у тебя другие, вот и проявляются немного иначе!
— Правда?
Девочка посмотрела на меня с такой надеждой, что безумно
— Конечно, Марьюшка! Тебе только нужно успокоиться и принять изменения. Помнишь, как я тогда разозлилась? — девочка судорожно кивнула, все еще с трудом делая вдохи. — Вот! А когда успокоилась, то и магия во мне улеглась! — Потихоньку кружение магических энергий вокруг сестры начало стихать. — Вот так, молодец! — подбодрила ее. — А теперь постарайся дышать ровнее.
Марья неотрывно смотрела мне в глаза и старалась делать все, что я ей говорила. Однако в это мгновение в комнату ворвалась целая толпа людей, начиная от слуг и заканчивая князем, и девочка снова испугалась и заволновалась еще больше. Она вспыхнула с новой силой, а с одежды буквально лилась вода, и обжигающий пар заволок всю комнату. Растения в кадках враз превратились в пепел, ткань и дерево нагрелось и потихоньку начинало тлеть, и лишь Марья оставалась невредимой посреди этого хаоса, защищенная собственной проснувшейся магией жизни.
Но подобное не могло длиться долго, и если не усмирить ее силу, она может выпить своего носителя до донышка, тем самым лишив его жизни.
В это время вперед протолкался отец и, тут же оценив ситуацию, гаркнул на всех, кто скопился за его спиной:
— Вон! Все вон!
Только маменьку оставил и закрыл дверь. Присутствие родителей сестру почему-то совсем не успокоило, как и их старания поговорить с ней. Князя она побаивалась, а любовь маменьки получила совсем недавно, а потому не успела до конца проникнуться доверием. Было видно, что родители на грани паники и стараются изо всех сил вывести ее из этого опасного состояния. Но тщетно.
Я готова была локти кусать от бессилия, но покусать ближнего казалось более удачной идеей, хоть и неадекватной. А потому я привлекла внимание, ущипнув обоих родителей, взглядом попросила их помолчать и снова заговорила с Марьей, снова усмиряя ее страхи, чтобы остановить панику и вернуть возможность делать свободные вдохи, ведь она так и продолжала задыхаться!
Не сразу, но мне это удалось. Когда унялся последний всполох пламени на ее коже, в комнате наступила звенящая тишина. Никто из нас не решался нарушить это молчание. Марья стояла посреди комнаты в прожженном мокром платье с широко раскрытыми глазами и явно не знала, что делать. Я сделала к ней осторожный шаг, и она, словно подхваченная ветром, полетела ко мне в руки и разрыдалась от облегчения и пережитого ужаса. Она цеплялась за мою одежду, плакала и медленно оседала на пол, потому что сил у бедняжки почти не осталось.
Мы так
Папенька перед угрозой затопления нашими слезами оказался совершенно растерян и дезориентирован. Он постоял на месте некоторое время, порываясь то что-то сказать, то куда-то бежать. Наконец, подошел к кровати, стянул покрывало и укрыл им всех нас разом — все-таки мы сидели на полу, Марьяшка была вся мокрой, от нее и наша одежда стала сырой, а на улице не месяц май, и в доме не жарко — и просто сел рядом с нами на пол.
Через некоторое время мы все успокоились и просто прижимались друг к дружке в некой прострации. Наконец, маменька шмыгнула носом, о чем-то задумалась и спросила:
— Марьюшка, так сколько у тебя видов магии проявилось?
Девочка на это ничего не ответила, потому что умудрила задремать. А потому за нее, стараясь говорить тише, ответила я:
— Я видела магию воды и огня, магию жизни и магию смерти.
— Ммм… — заинтересованно протянула маменька. — Дусенька, а тебе ничего в этом сочетании странным не кажется?
Я задумалась. В тот день, когда я прошла инициацию, мне сказали, что одновременное проявление сразу трех магий, как у меня, очень большая редкость, а четыре появляются лишь у детей монарших особ.
— Эээ… не поняла…
— Вот и я не поняла, — сказала маменька и требовательно уставилась на папеньку. — У царя сестры не было, чтобы ты ее совратить ухитрился, так каким таким боком у Марьюшки царская кровь объявилась? — последнее она уже почти шипела, так как старалась не повышать голос.
Папенька тяжело вздохнул, виновато потупился и тихо, но твердо признался:
— Марья не моя дочь. — Если бы я на тот момент не сидела, то от такого откровения точно бы начала искать, куда пристроить свои нижние не 90. У маменьки лицо было таким же ошеломленным, как, подозреваю, у меня. Потому что папенька, кинув на нас короткий взгляд, невесело усмехнулся: — Я надеялся, что об этом никто никогда не узнает, но Марья все же пошла в отца, и скрывать теперь не имеет смысла.
— То есть ты вообще не собирался мне ничего и никогда рассказывать? — на глазах маменьки навернулись слезы обиды. Она выпрямила плечи и задрала подбородок. — Почему? Неужели я когда-либо давала повод не доверять мне?
Отец совсем сник, и усталым, но все же непреклонным тоном произнес:
— Марью нужно перенести в ее комнату, переодеть и уложить спать. А там и поговорим. Уж слишком долго рассказывать.
Девочку и правда не мешало уложить в постель, да и не дело обсуждать столь серьезные вещи вот так, сидя на полу и при спящем ребенке.