Корпус обреченных

Хай Алекс

Мне показалось, что между старшим Павловичем и Шереметевой сейчас начнет искрить воздух. Что ж, глава Спецкорпуса явно выбрала строну Катерины. Оно и неудивительно.

— С вашего позволения, я задам несколько вопросов его светлости, — Федор Николаевич уставился на нас.

Матушка кивнула, а я поднялся, чувствуя себя почти что на судебном разбирательстве. С них бы сталось поднести мне священную книгу для клятвы. Но в наших краях это не практиковалось — отчего-то до сих пор наивно считалось, что аристократ обязан говорить правду и

только правду. Впрочем, статья за лжесвидетельствование в законе все же была.

— Вы готовы, Алексей Иоаннович? — спросил дядя.

— Конечно, ваше императорское высочество.

— Верно ли мы истолковали заявление Екатерины Дмитриевны о том, что она заручилась вашей помощью, чтобы тайно выбраться из дома?

Я кивнул.

— Верно. В указанное время я заехал за Екатериной Дмитриевной и отвез на автомобиле, принадлежащем моей семье, в здание Спецкорпуса.

— Ты ее выкрал, гаденыш! — взревел оскорбленный отец. — Выкрал и опорочил честь моей дочери!

Я с недоумением уставился на старшего Павловича.

— Прошу прощения, я понимаю, что мы не в суде. Но все же кто в этом зале уполномочен задавать вопросы и делать выводы?

— Дмитрий Павлович, вам будет предоставлено слово, — вздохнул дядя. — Сейчас мы намерены уточнить детали у его светлости.

Да уж. Судя по виду дядюшки, Павлович его уже достал. И это явно была не первая вспышка гнева. Ну а я — главный раздражитель.

— Оставались ли вы наедине с Екатериной Дмитриевной?

— Нет, ваше императорское высочество. Все разы, когда нам с Екатериной Дмитриевной предоставлялась возможность общаться, это происходило при свидетелях.

— Протестую! — Павел вскинул руку, словно гимназист. — У нас дома, когда я потерял сознание. Они остались наедине.

Я улыбнулся.

— Технически — вы были с нами в одном помещении. И мы пытались привести вас в чувство. И вы сами настаивали на том, чтобы новость о вашем недомогании не достигла ушей вашей матери.

— Именно тогда они обо всем и договорились! — Воскликнул Павел. — Может, даже специально меня усыпили, чтобы…

Шереметева просто закрыла лицо ладонью, словно стыдилась происходящего. А Мещерский из «Четверки» возвел очи горе, явно мечтая оказаться в другом месте.

— Любезный Павел Дмитриевич, поверьте, если двое людей захотят о чем-то договориться, они легко могут сделать это на глазах других людей, не нарушая традиций и этикета. Например, во время танца. Или прогулки на публичном мероприятии. Что же до ваших обвинений в том, что я выкрал девушку, то я, мой водитель и охранник — к слову, из Зимнего, могут подтвердить, что Екатерина Дмитриевна добровольно покинула дом, без принуждения села в автомобиль, — я взглянул на Шереметеву, — и своими ногами зашла в кабинет ее превосходительства.

Глава Спецкорпуса коротко кивнула.

— Екатерина Дмитриевна просила у меня защиты и помощи в исполнении своего намерения вступить в ряды курсантов. И с тех пор, насколько я могу судить,

ее высочество не передумали. Обвинять Николаева не в чем. Я увидела в нем лишь друга и помощника Екатерины Дмитриевны. Пожалуй, единственного человека помимо самой себя, который прислушался к ее чаяниям.

А зале повисла звенящая тишина.

Я не ослышался? Только что Шереметева встала на мою защиту?! Даже матушка приподняла брови в изумлении. В Совете все помнили, как Персидская фурия когда-то топила моего отца. А тут такое. И ведь мы даже книжку еще ей не предложили…

— Его светлость помог моей дочери сбежать из родного дома! — настаивал Дмитрий Павлович.

— И какой же закон я нарушил, ваше высочество? Она совершеннолетняя и вправе подавать любое прошение.

— Закон императорской семьи! Но вам, не принадлежащему к нашему Дому, конечно же, этого не понять.

Матушка лишь сверкнула глазами в ответ на шпильку дальнего родственника.

— Тишина! — прогремел великий князь. — Судя по тому, что случилось дальше, его светлость куда больше Романов, чем ваш сын! По крайней мере, он способен держать себя в руках и не применял боевую магию в общественном месте.

Только это напоминание заставило Павловича притихнуть.

— Напоминаю, сегодня решается вопрос о том, кто из двоих ваших отпрысков отправится в Спецкорпус.

— Ваше императорское высочество, — Дмитрий Павлович резко сменил тактику и перешел на умоляющий тон. — Здесь вовсе нечего решать! Мою дочь готовили к другой службе — династическому браку, светской жизни и воспитанию детей. Она вообще не приспособлена к жизни курсанта! В то время как мой сын имеет всю необходимую подготовку. Я прошу вас лишь смотреть на ситуацию здраво!

Шереметева словно невзначай переглянулась с Мещерским. Глава «Четверки» подался вперед.

— В этом беда, Дмитрий Павлович. Ваш сын грубейшим образом нарушил закон, применив боевое заклинание против… Екатерины Дмитриевны или Алексея Иоанновича — это не имеет значения. Важно то, что тому было множество свидетелей, и, как бы вы ни пытались, замять дело не получится. Вашему сыну будет предъявлено обвинение, будет судебное решение и наказание.

— А закон о Спецкорпусе запрещает принимать на службу курсантов, имеющих подобное прошлое, — добавила Шереметева. — Статья восемнадцать, часть третья. Без обид, почтенные Советники. Вы сами подписали этот закон.

А она все-таки не пальцем деланная, эта Шереметева. Таки смогла продавить через Мещерского. Подобными нарушениями занималась как раз «Четверка» — любые магические провинности проходили через них. Не знаю, как генерал-лейтенанту удалось договориться с Мещерским, но свое она получила.

Теперь было понятно, чего это глава Павловичей скакал по личным встречам — пытался замять косяк своего сына. Но не вышло.

Секретарь Рюмин тем временем рылся в электронном планшете, и, найдя нужный документ, передал аппарат дяде Федору.