Коррекция
Шрифт:
Этот разговор имел продолжение на следующий день.
– По вашему лицу могу предположить, что с полковником у вас ничего не получилось, – после обмена приветствиями сказал Кузнецов. – Ничего не знает или не стал говорить?
– Второе. Ему, видите ли, приказал молчать сам Сталин! Заявил, что считает Самохина другом и уверен, что никакого вреда государству он не причинит. Все, что мог, он уже передал руководству страны, а если уволился и уехал, значит, были основания. И вообще, если ему доверял товарищ Сталин...
– Новый подход имеет и недостатки, – заметил Кузнецов. – Года три назад ответ был бы другим.
– Здравствуйте, Ангелина Васильевна! – поздоровался Алексей с хозяйкой дома.
Когда он уходил на службу, она спала, поэтому они сегодня еще не виделись.
– Здравствуй, Леша, – ответила она. – Что-то ты сегодня рано вернулся.
– Отпустили на время, – пояснил он. – Сегодня придется задержаться на службе. Лида дома?
– Сидит в вашей комнате и рисует. Вы бы на нее подействовали, Леша. Нельзя так мало есть и так много работать! Она у вас такая худая и бледная, что прямо хочется плакать!
– Я подействую, – пообещал он, стягивая сапоги.
Они уже три недели жили в этом доме, и он был доволен всем, за исключением удаленности от места работы и чрезмерно заботливой хозяйки, которая взялась опекать его жену. Одинокая шестидесятилетняя Ангелина Васильевна буквально влюбилась в свою постоялицу. Будучи сама довольно полной женщиной, она считала худобу одним из смертных грехов, а стройность Лиды в ее глазах от худобы ничем не отличалась. Выяснив, что девушка любит сдобу, Ангелина начала чуть ли не каждый день печь пирожки и угощать ими жену. На него такая забота не распространялась.
– Ты стала гораздо быстрее работать, – сказал Алексей, заставив жену вздрогнуть. – Рисуешь пару недель, а портрет почти готов.
– Ты бы хоть кашлянул, что ли, – недовольно сказала она. – Подкрался и напугал. Что так рано-то?
– Отпустили на тебя посмотреть, – пошутил он. – Кое-кто заболел, поэтому сегодня придется дежурить. Позже обещали прислать машину. Пирожок можно сжевать?
– Не перебивай аппетит. Сейчас закончу и тебя накормлю. А пирожки возьмешь на дежурство. А то зайдет Ангелина и будет меня потом пилить, чего это я тебя угощаю ее пирожками! А портрет мне еще столько же рисовать.
– Не надумала его еще продавать?
– А что ты так колотишься? У нас мало денег?
– Нет, тут другое, – сказал Алексей, взяв все-таки с тарелки пахнущий ванилью пирожок и садясь так, чтобы его не застала врасплох хозяйка. – Во-первых, надо легализовать наши доходы, а во-вторых, я не хочу, чтобы ты днями напролет смотрела на свою несостоявшуюся любовь. И если мы его продадим местным чекистам, твою работу увидят многие, а не только мы с Ангелиной.
– Посмотрим еще что получиться, – неопределенно сказала Лида. – И захотят ли они его брать и вешать на всеобщее обозрение. Для них лучше нарисовать Железного Феликса. Ты Громаковым звонил?
– Позвонил, но Елена Николаевна сказала, что они никак не могут выбрать время. А я думаю, что баба с возу – кобыле легче. Не хотят, и не надо. Людям предлагают за так нарисовать портреты, а они кочевряжатся.
– То-то потомки Капицы обогатятся, – засмеялась Лида. – И у Светланы остались два портрета. Она твой выклянчила, и портрет отца наверняка забрала с дачи. Как потеплеет, надо будет нарисовать Успенский собор или хотя бы какой-нибудь вид покрасивее, а то все творчество – почти одни портреты. Ладно, Берия подождет, а ты сейчас умрешь от голода. Иди мыть руки, а я согрею обед.
Днем печь топилась постоянно, поэтому разогреть борщ было делом нескольких минут. Лида сидела рядом с мужем и с удовольствием смотрела за тем, как он ест.
– Что ты на меня так уставилась? Ни почавкать, ни облизать тарелку, – пошутил он.
– Леш, послушай, – сказала ему Лида. – Ты не думал над тем, чтобы как-то сделать копии книг и подбросить их кому-нибудь из правительства? Один раз ведь уже печатал, почему бы не повторить?
– А почему тебя это так беспокоит? – спросил Алексей. – Что ты еще надумала?
– Я подумала, что если у них будут эти книги, может быть, у меня все-таки будет ребенок?
– Я подумаю, – пообещал он. – В любом случае я с этим спешить не буду. Наберись терпения, года два-три точно пройдет.
– Ну что полковник? – спросил Кузнецов.
– После моего рассказа о разговоре с Василием Сталиным, он перестал упираться и добавил к тому, что нам известно, много интересных подробностей, – довольно сказал Капустин. – Подтвердил, что Самохины действительно пришли из будущего и сумели это доказать. И самое главное – это то, что книга была не одна. Он точно не помнит, но их было то ли пять, то ли шесть. Самохин их принес в виде пластинок, на которые наклеивалось много кадров крошечной фотопленки. Их можно было читать с помощью специального устройства или сделать фотографии страниц. Алексей распечатал только одну книгу и то не полностью. Потом для Сталина их кто-то печатал. Берия, когда приезжал на дачу, все их прочитал. Больше, насколько он знает, Сталин их никому не давал. А Самохин на даче писал расшифровку непонятных слов, а потом отвечал на вопросы Сталина.
– Как расшифровку? – не понял Кузнецов.
– Мне сначала тоже было непонятно, – кивнул Капустин. – Но Старостин объяснил. В будущем появятся новые слова, а некоторые из известных сейчас приобретут другие значения. А книги писались для современников, поэтому мы без объяснений не все поймем.
– И Сталин их после этого отпустил!
– Значит, поверил! – сказал Капустин. – Они предложили помощь сами, ничего не попросив взамен. И ценность Самохина в научной программе неоспорима. Он ведь еще и Курчатова консультировал. Водородная бомба уже почти готова, а без его помощи еще с год провозились бы.
– А как они доказали Сталину, откуда пришли?
– В книгах было очень много фотографий. Кроме того, у Самохиных был прибор связи из будущего и какое-то оружие. При сеансе связи можно было видеть собеседника, но не так, как на экране телевизора, а просто в воздухе возникали цветные и объемные изображения.
– Что-нибудь еще узнали?
– Он добавил, что Самохина великолепно рисует. Ей позировал Сталин, и так остался доволен работой, что подарил именное оружие.
– И где же этот портрет?