Корректировка1.1
Шрифт:
Я огляделся. Ничего так, миленько. Уютненько. Напротив нас была зеркальная стена, визуально расширяющая небольшой зал ресторана. Остальные стены были облицованы темным деревом, с блестками золотистой смолы. С красочными панно в центральной части, на которых доморощенные умельцы как могли, изобразили копии всесоюзно известных художественных произведений. На одной стене была намазана картина "Утро в сосновом лесу" где резвящиеся медведи напоминали бесхвостых котов-переростков. С другой придурковато таращились Васнецовские богатыри, а похожий на прапорщика Илья Муромец держал ладонь почему-то не над глазами, а
Приблизилась официантка. Молоденькая, хорошенькая, еще не успевшая нацепить маску стервозности. Подала меню в фирменной обложке и молча удалилась. У нее было много дел, а будет еще больше - вечер только начинался. Я проводил взглядом ее ладную фигурку, скользящую между столиков, и почувствовал приятное возбуждение. В голову закралась шальная мыслишка: а не подснять ли кого-нибудь на вечерок? Впрочем, - урезонил я себя, - сердечными делами займемся позже, а сперва как следует выпьем и закусим. Душа просит праздника, я так долго его ждал!
Я открыл меню.
"Обнорский городской трест ресторанов"
Ишь ты, сколько в том Обнорске ресторанов, а поди ж ты - трест!
"Меню порционных блюд на 6 июня 1972 г."
Прейскурант не поражал особым изобилием, зато удивил ценами: из блюд почти ничего не стоило дороже двух рублей, лишь "севрюга по-московски" да икра из той же севрюги гордо стояли особняком с ценами в три шестьдесят и три тридцать.
Генка по-босяцки желал портвейна, но я вразумил друга: сегодня наш выбор - коньяк. По крайней мере для начала. А к коньяку... ух и развернусь же я сейчас! Шаркну, наконец, по душе!
Вернулась официантка, вынула из передника блокнотик и приготовила карандаш. Безошибочно угадав, кто здесь заказывает музыку, вопросительно уперлась в меня своими карими вишнями.
– Тэ-экс...
– ответил я взглядом на взгляд, - коньячку нам...
– Коньяк отпускается только бутылкой.
– А нам меньше и не надо! Какой у вас самый дорогой?
Самым дорогим оказался Реми Мартин за двадцать рублей.
Нет уж, Реми этого я напился в девяностые, когда был миллионером. Мне чего-нибудь аутентичного, советского. Вот "Апшерон" пять звездочек за одиннадцать тридцать подойдет!
По мере того как я делал заказ выщипанные бровки официантки ползли вверх ибо это выглядело как простое перечисление пунктов меню.
– Издеваетесь?
– наконец не выдержала она, - столько и взвод солдат не съест!
– Девушка, а как вас зовут?
– внезапно переменил я тему.
– А какое это имеет отношение?.. Ну, Светлана.
– Светлана!
– с восхищением покатал я на языке это светлое имя.
– Знаете что, Светочка, на вашем месте я бы снял этот кружевной передничек, купил билет в Москву на первый же рейс и мчался бы на Мосфильм сниматься в главной роли, потому что вы девушка редкой красоты!
Моя грубая лесть произвела впечатление.
– Скажете тоже...
– Может Светик, вы нам сами что-нибудь подберете, на свой вкус, а? В выборе не стесняйтесь, потому что деньги жгут мне ляжку.
Она не стала спорить, очевидно усекла, что пахнет хорошими чаевыми.
Не подумайте, на самом деле я не гурман и не делаю из еды культа. Мне обычно все равно что жрать, главное чтобы обстановка была душевная. А она была такой. В зале играла тихая музыка, царила приятная прохлада и легкий полумрак, рядом сидел старый друг, и нам было что вспомнить.
Посетителей потихоньку прибавлялось. Швейцар то и дело распахивал дверь перед дядями с волосами и без волос, под ручку с празднично украшенными тетями. Самых солидных встречал Яша, выскальзывая из-за своего администраторского столика и провожая до места.
Генка от приятных предвкушений был возбужденно-говорлив и беспрерывно что-то рассказывал про наших бывших одноклассников. Я доброжелательно пропускал его болтовню мимо ушей, потому что давно забыл их, случайных спутников моего детства. И тут что-то пробилось сквозь расслабленную негу.
– Повесился? Кто повесился? Какая сорока?
– Да не сорока, а Сорока! Витька Сорокин.
– Ах, Сорокин...
Вспомнил я этого Витьку, лопоухого и круглолицего пацаненка который зачем-то все время хотел стать мои другом, но я не ценил его порывов и обидевшийся Витька начинал устраивать мне всякие пакости. Кончалось это дракой и периодом взаимного равнодушия, после чего все начиналось сначала.
– Год назад, - рассказывал Генка, - причем, отслужил срочную, вернулся, что-то там со своей девкой не поделил, пошел в туалет и вздернулся на бачке!
– Придурок, - резюмировал я.
– Придурок, - согласился Генка.
И тут Света принесла Апшерон с холодными закусками. Мы тут же разлили.
– За встречу!
Немедленно выпили и набили рты салатами.
– Слушай, - вдруг вспомнил я, - а про Настю Князеву знаешь что-нибудь?
– Про невесту-то твою?
– лукаво усмехнулся Генка, - Да как у всех: после школы сразу замуж выскочила, родила. Недавно видел ее, опять беременная.
– А муж кто?
– Да обычный работяга. Шоферит вроде.
Я помолчал, что тут скажешь. Дразнили нас женихом и невестой. Таскал я ее портфель и провожал до подъезда. В кино иногда ходили. Все что у нас было, пара неумелых поцелуев на танцплощадке. Их и поцелуями-то назвать сложно - ткнулись торопливо губами, но вот поди ж ты, губы эти холодные и твердые я запомнил на всю жизнь.
– А Дрозда помнишь?
– услышал я голос Генки и понял что отвлекся.
Колька Дроздов, второгодник которого перевели к нам в шестом классе, ко мне отличнику испытывал классовую неприязнь и не упускал случая нагадить, причем не сам, а через своих шестерок. Дошло до того, что я стал таскать в портфеле отцовский охотничий нож и как-то раз, когда эта компания очередной раз попыталась зажать меня в углу, достал и немного им помахал. К счастью, обошлось без крови, но вся эта гоп-компания сразу потеряла ко мне интерес. А Кольку потом посадили за кражу.