Корректировщики
Шрифт:
— Что, опять антикорректора не поделили? — ворчливо спросил Иосыч, неслышно подкравшийся сзади.
— А? — не понял Павел. — Нет, не антикорректора…
Он— то понял, что Моравлин говорил про Олю. И внезапно даже для себя залился идиотским истерическим смехом. Моравлин еще на дуэль вызвал бы! “А ведь вызовет, -подсказал внутренний голос, — ему ж по фигу, он только прикидывается флегмой, а на самом деле — безбашенный абсолютно”.
По дороге в “Три сосны” Савельев наклонился к уху Павла и назидательно сообщил:
— Склонным к переживанию молодым людям напоминаю, что ошейник не причиняет ровным счетом никаких физических неудобств, не влияет ни на внешность, ни на характер, ни на мозги. Человек
— А я не отношусь к числу впечатлительных и переживательных, — обиженно буркнул Павел. — По крайней мере, переживательных из-за антикорректоров.
— Вот и замечательно.
Павел готовился ко всему. К сложной операции с захватом, зажиманием рта и утаскиванием в кусты, где наготове были бы Савельев с Иосычем. Прямо видел, как Рите надевают толстенный металлический ошейник… А все прошло буднично.
Павел приехал в “Три сосны”, абсолютно открытый кабак, заказал два сока, в один насыпал снотворное. Рита, по обыкновению опоздавшая на двадцать минут, отрубилась почти сразу. Савельев и Иосыч, с улицы закрывавшие сектор на случай, если Рита вздумает прорываться в Поле, вызвали “Скорую”. Риту доставили в больницу, обычную, городскую, только в приемном покое Иосыч вызвал врача из спецотделения. Сказал ему коротко:
— Ошейник. На две ступени.
Павел удивился — что, неужели ошейник в больнице надевать надо? Сами не справятся? К немалому разочарованию Павла, Иосыч расхохотался, когда услышал версию про металлический ошейник. Оказалось, то, что называлось “ошейником”, ничего общего с атрибутом усмирения хищников не имело. Средство биологической блокады. В щитовидную железу вживлялись микрогенераторы высокой частоты, стимулировавшие выработку гормонов, подавляющих деятельность каппа-клеток. Один генератор давал блокаду приблизительно одной ступени, чем больше ступеней — тем больше генераторов вживлялось. Говорили, что если “ошейник” носить более пяти лет, то каппа-клетки вообще отмирают. Причем средство это годилось для любых режимов.
— В каком смысле? — насторожился Павел.
— В прямом. Если у Вещего действительно окажется высшая ступень, ему тоже придется носить ошейник. Не полный, как Рите, ограничительный. Но придется. Иначе с ним не совладать.
И это Павлу уже совсем не понравилось.
Он дождался, пока Риту поселят в палату после микрооперации — неделю после вживления требовалось постоянное наблюдение медиков, потому что случаи несовместимости бывали. Врач выдал Рите вполне приемлемую версию, мол, у нее больное сердце, и ей вживили контролирующие сердечную деятельность устройства. Ей стоит избегать стрессов, волнений, физических усилий и вообще не забывать о том, что у нее больное сердце. Рита поверила, в чем Павел и не сомневался.
А о том, что ее сердечные приступы бывали вызваны жесткой блокадой, Павел надеялся, она никогда и не узнает.
01 июня 2083 года, вторник
Селенград
Оля ничуть не сомневалась, что Алавердиев по причине врожденной вредности продержит группу до самого звонка, хотя прекрасно видел, какая погода, и понимал, что в раздевалке будет очередь аж до вахты, соответственно, почти вся перемена уйдет на стояние в очередях за обедом. А ему-то что? Ему не стоять. Так и вышло. Еще и полминуты задержки устроил.
После звонка Оля галопом помчалась в раздевалку. Народу, естественно, прорва. Оля подумала: если б сейчас была такая погода, как две недели назад! Резкое потепление, и все разом поверили, что уже лето наступило. А потом раз — и похолодало. Континентальный климат — единственное, что раздражало Олю
Илью она заметила в последний момент, уже когда он подошел совсем близко. Встал у самого окошка гардероба. У Оли затряслись поджилки, когда она поняла: сейчас парень перед ней получит свою куртку, и они с Ильей встанут вплотную. Чего ему надо? Может, видя, как она шарахается от него, решил воспользоваться и взять куртку без очереди?
Он облокотился на прилавок, глядя на Олю. Парень перед ней освободил место. Оля выждала секунду, но Илья не шевелился. Господи, чего ему надо… Она не выдержала, покосилась на него, тут же наткнулась на его укоризненный взгляд и закусила губу с досады: не думала, что он уставился на нее так откровенно. Что делать, она не знала. И только обмирала от ужаса, представляя, что будет, если он сейчас еще и скажет что-нибудь. Сзади стоят ребята из ее группы, они же все видят. И наверняка уже прохаживаются на счет ее отношений с Ильей. Ну зачем он подошел?! Никогда ж не подходил, и если встречался с кем-то знакомым, тут же делал вид, что Оли рядом нет.
Наверное, надо было поздороваться. Оля чувствовала, что надо. Или просто что-то сказать. Но язык присох к гортани, она при всем желании не смогла бы выдавить ни звука. Гардеробщица всучила ей плащ, Оля сгребла его в охапку и направилась к зеркалу. Обернулась — Илья смотрел ей в спину. И как будто чего-то ждал. Оля вылетела на улицу, красная как свекла. И уже там жгуче пожалела, что так ничего и не сказала. Чуть не вернулась.
Показалась Наташа.
— Я дура, да? — несчастным голосом спросила Оля.
Наташа ничего не ответила.
Оля надеялась, что Илья последует за ней, и тогда… Что будет тогда, она не знала. Что-то будет. Но распахнувшаяся дверь пропустила Катю, разбившую эти сладковато-жуткие надежды: после того, как Оля выскочила на улицу, Илья миновал вахту и поднялся наверх. Оля почувствовала себя совсем несчастной. А почему, главное? Сама же сглупила. Только она никак не могла справиться с этим животным страхом, который жил где-то внутри нее. Осенью этот страх заставлял ее бегать не за Котляковым, а от него. Теперь ей становится плохо от одной лишь мысли… нет, не от самой мысли даже, а от того, что эта мысль просто есть… что Илья, может быть, вовсе не так равнодушен к ней, как всегда говорит. Она просто не знала, что с этим делать!
Мороженое — вот что меня утешит, решила Оля и потащила девчонок к метро. Там купили эскимо, встали в стороне от перехода и шумной посадочной площадки местных маршруток. Оле было грустно. Некстати вспомнилось, что всего за день до того, как Рита ей все рассказала, была чудесная погода. Им с Наташей хотелось погулять, а Илья увязался за ними. Поехали к стадиону, где жила Наташа. Там красиво, уже листики начали разворачиваться. Илья сорвал какой-то прутик, подстегивал им Наташу, загнал ее в куст. А Оля страшно ревновала, но делала вид, что ей все равно, а Илью она вообще терпеть не может. Чтоб не догадался, что ревнует. А потом он шутливо обнял Олю, шутливо-то шутливо, только ощущения были такими, что у нее ноги подкосились. Она быстро вырвалась и следила, чтобы расстояние между ними было не меньше метра. Еще Наташа повесила на него свою сумку и потребовала, чтобы Оля сделала то же самое. Оля отказывалась, она не любила ездить прицепом, но Наташа просто заставила ее сделать это. Илья шел с таким счастливо-умиротворенным видом, будто всю жизнь мечтал тащить сумки двух первокурсниц. Потом они проводили Наташу и поехали в свой район. И говорили, как давно не получалось — без подколок, двусмысленностей, недоговоренностей и взаимного недоверия. Как старые и очень хорошие друзья. А на следующий день похолодало, и Рита ей все рассказала.