Корректор. Книга первая
Шрифт:
Гладиатор развёл руками:
— Всё в наших силах, любовь — она двигает горы, не то, что заставляет идти.
После завтрака мы собрались в дорогу. Вдруг в голове мелькнула мысль — «А как же проповедь? Как же толпы новообращённых? А, ладно, в следующем городке обязательно».
Впрочем, ни в следующем, ни в последующих городках и деревнях, я так и не сподобился выйти на торговую площадь, с тем, чтобы произнести проповедь, подобную Нагорной. Наверное, всё-таки, проповедником нужно родиться. Мне же, явно, это не дано. Какая-то внутренняя робость постоянно останавливала,
Мелькали день за днём, неделя за неделей. Мы с каждым шагом приближались к Вечному городу. Постепенно я втянулся в ритм похода, что отметил даже Селестий. В его глазах стали всё чаще замечаться искорки уважения. Говоря по чести, мне было приятно.
Наконец наступил тот самый день, которого я так долго ждал. Мы вступили на знаменитую Виа Аппиа, дорогу, ведущую в Рим. Движение на ней было очень оживлённым. Волы, меланхолично тянущие тяжеленные телеги, возницы на ослах, всадники спешащие куда-то. Центурионы, неподражаемые в своих блестящих доспехах, охраняли ворота в столицу Империи. Нас они пропустили, не обратив внимания. Добравшись до ближайшего постоялого двора, мы расположились на ночлег. Селестий, сказав, чтобы я отдыхал, отправился навестить своих старых приятелей. Я проникался всё большей благодарностью к этому человеку. Он помогал мне во всём. То, что я преодолел этот путь, целиком и полностью его заслуга. Мысли были самые тёплые и благодарные, когда пришёл сон.
Утром меня разбудили легионеры. Грубыми тычками подняли с постели, связали руки и куда-то повели.
Шли не долго. Мне было страшно, во-первых, во-вторых, я был возмущён, но уверен, что произошла какая-то ошибка и сейчас всё выяснится. Мы пришли в большой, красивый дом. Тут то всё и выяснилось. В центре богато украшенного атриума возлежал дородный человек в пурпурной тоге. Рядом с ним, в полупоклоне, стоял… Селестий. Центурион, приложив руку к груди, поклонился:
— Сенатор, он доставлен.
Сенатор близоруко прищурился, потом приложил к глазу шлифованный сапфир, осматривая меня.
— Этот? — обратился он к Селестию.
— Да, господин.
— Так значит, ты говоришь, хула богов, порицание императора и проповедь богомерзких идей?
— Да, господин, — повторил Селестий. Я, в возмущении открыл рот.
— О чём тут, собственно, речь?
Последовал удар по почкам:
— Молчать!
— Ну, зачем же так, — лениво промурлыкал сенатор, — пусть говорит, обвинения против него тяжелы, поэтому пусть попробует оправдаться.
Внутри меня поднялась волна возмущения. И это сделал человек, к которому я отнёсся как к равному? За что же он так оклеветал меня?
— Сенатор, всё это неправда! Я действительно рвался в Вечный город, чтобы принести людям Истину, чтобы помочь людям разобраться в самих себе.
— И что же ты называешь Истиной, юноша? То, как умер твой кумир, Иешуа прозванный Царём Иудейским? Он умер как вор и разбойник, я знаю это. Я читал приговор, вынесенный от имени Императора благородным
Неужели ты хочешь умереть так же как он? В твоём то возрасте?
Я горделиво вздёрнул подбородок:
— Это было бы высшее счастье для меня!
— Как же вы мне надоели, искатели дешёвых приключений. Неужели непонятно, чем это всё может закончиться. Впрочем…. Как скажешь, — пожал плечами сенатор, и указуя на меня, приказал, — этого распять на кресте.
Неожиданно до меня дошло, что всё это не игра, что всё это правда и меня сейчас поведут на казнь. Ошалевшими глазами я посмотрел на Селестия, губы прошептали:
— За что?
Тот насмешливо посмотрел на меня и, подойдя ближе, произнёс:
— Веда! Она будет моей! Щенок, как ты мог подумать, что эта девушка может быть достойна тебя? Но ты не переживай, я расскажу ей, что ты умер благородно, за веру, с её именем на устах!
Я не мог поверить:
— Как ты мог? Я считал тебя своим лучшим другом и соратником.
Бывший раб презрительно сплюнул мне под ноги. Сенатор как-то странно посмотрел на него:
— Кстати, — он обратился ко мне, указуя на Селестия, — кто он тебе?
Я презрительно пожал плечами:
— Иуда!
— Иуда? — Сенатор задумался на минуту, — Ах да, я вспомнил о ком ты. Один из апостолов Иешуа?
В таком случае ты тоже должен помнить, чем закончил этот «апостол».
И обратившись к бывшему рабу, он сказал:
— Ты достоин награды.
Селестий низко поклонился и довольно осклабился:
— Я выполняю свой долг, сенатор.
— Так я и понял. Поэтому, прими подарок от меня. — Ткнув пальцем в бывшего гладиатора, приказал центуриону — Этого — повесить. И немедленно!
У Селестия, от изумления отвисла челюсть, он выпучил глаза и хотел что-то сказать, но получил удар по голове и потерял сознание. За ноги его выволокли из зала.
Сенатор посмотрел на меня:
— Терпеть не могу сволочей и предателей-корыстолюбцев. Пусть получит то, что заслужил. А, глядя на таких как ты, у меня появляется предчувствие, что вы, с вашей верой в этого «Мессию», принесёте ещё немало неприятностей, и не только мне. Прощай, проповедник, иди на встречу со своим богом.
Он ещё раз улыбнулся, и мне его улыбка показалась до странности знакомой. Но обдумать это я уже не успевал.
Всё завертелось кровавой каруселью — пытки, избиения, раздробленные пальцы, сломанные рёбра, отрезанные уши. Долгая и тяжкая дорога на мою «Голгофу», привязывание и приколачивание к кресту, и длинные, мучительные часы под палящим солнцем в ожидании смерти.
«Веда, прости, я не смог. Даже любовь к тебе не сделала меня сильнее. Если бы только всё начать сначала, я бы всё сделал, конечно, не та…»
2
«Ave, Maria, gratia plena, Dominius tecum; benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui Jesus. Sancta Maria, Mater Deo, ora pro nobis paccatoribus, nune et in hora mortis nostrac, In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sanckti, Amen…»