Корректор. Книга пятая. Горизонты нашей мечты
Шрифт:
– Не в Клии дело, Сира. Ты загоняешь себя, я тебе уже много раз говорила. Научись расслабляться. Что тебе снилось? Опять чудовище и ребенок?
– Они… Слушай, Айя, кончай читать мне морали. Между прочим, на территории Академии это моя прерогатива. – Сиори открыла пудреницу. – Подожди минуту, приведу себя в порядок, и двинемся. Совет уже в сборе?
– Десять минут назад половина еще не подтянулась. Остальные с таким интересом обсуждают новости, что можешь еще хоть час не появляться, все равно не спохватятся.
– Приди вовремя, и все опоздают. Но опоздай хотя бы на пять минут, и окажется,
– Вместе с тремя провинившимися сидит в приемной и читает книгу.
– Книгу?
– Я утром дала ему учебник истории. Ох, слышала бы ты комментарии, которые он выдает по поводу исторических деятелей, особенно про столпов Церкви! Уши вянут.
– Ну, в его возрасте свойственно ниспровергать авторитеты, – усмехнулась ректор. – Хоть в чем-то он нормальный мальчишка. Пойдем. Ох… Совсем забыла, – она взглянула на настенные ходики. – У меня же лекция через двадцать минут должна начаться. Надо отменить…
– Уже, – невозмутимо сообщила Айсока. – Я позаботилась. Первый курс пришел в восторг – пока Саомир не сообщил, что в освободившийся час объявляются кросс по парку и индивидуальная физподготовка. Впрочем, они все равно рады – летним утром бегать на свежем воздухе куда приятнее, чем сидеть в душной аудитории. Когда я уходила, командиры отделений уже начали распоряжаться.
– Дети… – снова улыбнулась Сиори. – Ну, я никогда не питала иллюзий насчет популярности истории среди молодежи. Пойдем.
Май Куданно в новенькой кадетской форме с пустыми петлицами вполоборота сидел у окна в небольшой приемной ректорского кабинета. Он поджал под себя ногу, облокотился на спинку диванчика, положил подбородок на локоть и задумчиво наблюдал, как по дорожке между кустов рысцой трусят группки кадетов, первокурсников и второкурсников вперемешку. Рядом с ним на диване валялась книга в невзрачной коричневой обложке. На противоположном диванчике сидели три давешние девочки, испуганно прижавшиеся друг к другу и явно чувствующие себя не в своей тарелке.
– Утро, Сиори, – он бросил на ректора мимолетный взгляд, слегка дернул плечом – видимо, так обозначив приветствие – и вернулся к созерцанию улицы. – Оригинальная у вас спортивная форма, я бы сказал. Глухие штаны и майки с длинными рукавами по летнему времени жуть как актуальны. В шубах их гонять не пробовали? Заодно и жир сгонять помогает.
– Обращаться к ректору Академии следует «госпожа Сиори», – ледяным тоном поправила его Айсока, расправляя плечи. – А еще лучше – госпожа полковник. Не забывайся, молодой господин.
Последние слова она с нажимом выделила голосом.
– А? – мальчишка приподнял бровь. – А, ну да. Прошу прощения, госпожа Сиори. Ну что, топаем на ваш попечительский совет? Посмотрим, как они обо мне собираются попечься.
– На твоем месте, господин Май, я бы не вела себя столь дерзко и самоуверенно, – сухо сказала ректор. – Все-таки твоя судьба там решается. Некоторые члены попечительского совета одновременно являются представителями графств в Цетрии и имеют немалый политический вес. Постарайся
– Я буду паинькой, – пообещал Май, вскакивая и расцветая широкой радостной улыбкой. – Обещаю, что ни одно животное в ходе эксперимента не пострадает. Девчата, подъем! Судьба стучится к нам в двери, как в барабан!
Девочки по краям только вздрогнули и крепче прижались к своей товарке, сидящей в середине – Мире Аттэй, вспомнила Сиори. Зато Мира только гордо фыркнула и гордо вздернула подбородок.
– А ты вообще помалкивай, фертрат, – язвительно сказала она, освобождаясь от подруг и тоже поднимаясь. – Тебя не спросили! Госпожа полковник, докладывает второй сержант Мира Аттэй…
– Вольно, – отмахнулась Сиори, поправляя под мышкой папку с подготовленными материалами и черновиком доклада. – Пойдемте. Предупреждаю, не вздумайте врать и выкручиваться. Вас обязательно поймают на лжи, и станет только хуже.
Цепочкой – впереди Сиори, за ней мальчишка с книжкой, потом девочки и, наконец, замыкающая процессию Айсока – они прошли по коридору учебного корпуса и спустились на первый этаж, к залу попечительского совета. Из дверей им навстречу выскользнули две служанки с пустыми стаканами и графинами на подносах. Не дав створкам захлопнуться за ними, Сиори, словно бросаясь в воду, вошла в зал и, сделав два шага остановилась под прицелом двенадцати пар глаз.
– Доброе утро, господа, – ровно поздоровалась она. – Прошу прощения за задержку. Вы четверо, садитесь туда, – обернувшись к кадетам и мальчику, она кивнула в сторону стоящего у стены ряда стульев.
– Доброе ли утро, госпожа Сиори? – язвительно осведомился отец Ахо. Представитель Святой Церкви от срединных графств выглядел страшно довольным. Словно кошка, которая поймала давно прятавшуюся от нее мышь. Он что, надеется сегодня свалить ее, использовав инцидент как повод?
– Вполне доброе, отец Ахо, – все так же ровно сказала она, проходя к своему месту во главе подковообразно расставленных столов. Айсока в своих мягких туфлях неслышно скользила чуть позади. – Мне приходилось видать и похуже. Итак, господа, сегодня я собрала попечительский совет для обсуждения экстраординарного события, случившегося в Академии вчера вечером. С кем-то из вас я успела переговорить лично, но на всех времени не хватило – прошу великодушно меня простить. Ночь оказалась слишком коротка. Однако всем должны были доставить письменное изложение случившегося…
– Прошу прощения, госпожа ректор, но мы бы предпочли услышать историю еще раз, – вклинился вайс-граф Серен Такай.
Представитель графства Цветов и председатель совета, как всегда, выглядел строгим и подтянутым. Его безукоризненный сюртук был застегнут на все пуговицы, из-под него виднелся серый жилет поверх белой рубахи с отложным кружевным воротником. Пробор на голове выглядел безукоризненно-ровной линией, а под столом, загляни туда Сиори, наверняка бы обнаружились брюки с идеально отглаженными стрелочками (по остроте пригодными для нарезания хлеба) и столь же безупречно начищенные ботинки. Вайс-граф вообще всегда выглядел настоящим воплощением безукоризненности, и сейчас его невежливость выдавала нешуточное внутреннее бурление чувств.