Коррида

Зевако Мишель

Пардальян был совершенно спокоен. Легкость, с которой он справился со своим грозным соперником, говорила о том, что к нему вернулась его прежняя сила. Причем не только сила, но и разум. Мрачное, тупое и робкое существо бесследно исчезло. Непроницаемое лицо Пардальяна выражало решимость, а в уголках рта притаилась ироническая улыбка. Так он выглядел всегда, когда в его голове созревал очередной дерзкий Замысел.

Шевалье подошел к Эспинозе, неторопливо обыскал его, нашел пергамент и внимательно прочитал завещание. Убедившись, что это оригинал,

он заботливо сложил его и засунул за пазуху.

Сделав это, Пардальян взял кинжал и прицепил его к поясу. Затем он проверил, нет ли при Эспинозе другого оружия или же каких-нибудь бумаг, уселся на пол рядом с лампой и стал ждать. Пардальян улыбался.

Великий инквизитор очнулся достаточно быстро. Его глаза обежали помещение и остановились на шевалье. Не говоря ни слова, Эспиноза покачал головой.

Ни на секунду великий инквизитор не утратил своего спокойствия. Когда взгляды врагов встретились, Эспиноза не выказал ни удивления, ни страха, ни беспокойства. На его лице по-прежнему читалась уверенность в себе.

Великий инквизитор говорил себе, что еще не все потеряно. Да, снадобье монаха вернуло Пардальяну силу и ум, и узник попытался утащить кардинала с собой в могилу. Но ведь действие этого зелья кончится уже через полчаса!

Итак, главным для Эспинозы было избежать нового нападения заключенного. Нужно было выиграть время: скоро Пардальян должен вернуться в свое прежнее состояние, то есть превратиться в безобидного и боязливого ребенка.

Естественно, Эспиноза вовсе не собирался мериться с шевалье силами. Он считал, что через несколько минут ему все равно удастся одержать победу.

Как ни странно, великому инквизитору даже не приходила в голову мысль о том, что заключенный каким-то образом проник в его планы и оказался достаточно силен, умен и ловок, чтобы разыграть мрачную комедию, не забыв ни одного обстоятельства, ни одной мелочи – в том числе монаха-химика и его снадобье.

Впрочем, почему Эспиноза должен был предполагать, что на шевалье яд не подействует?

Ведь прежде его проверили на многих несчастных, которых видел Пардальян: они жили в клетке, как звери, и были не умнее их.

И если даже согласиться, что могучая сила приговоренного позволила ему бороться с действием зелья, то как же он вынес такую длительную голодовку? Как бы силен он ни был, это совершенно невозможно. Потому-то у Эспинозы не могла возникнуть мысль о разыгрываемой комедии.

Итак, великому инквизитору оставалось, как он полагал, потерпеть всего несколько минут. Если заключенный будет угрожать ему, он избавится от него одним ударом кинжала. Правда, тогда Пардальяну удастся избежать медленной смерти. Что ж, ничего страшного: он уже получил свое.

Так думал Эспиноза, внимательно наблюдая за Пардальяном, а его рука тем временем тайком искала спрятанный кинжал. Разумеется, поиски были напрасны: оружия на месте не оказалось.

От этого открытия Эспиноза похолодел, хотя выражение его лица ничуть не изменилось.

Его взгляд

по-прежнему не выражал ничего, кроме уверенности. Великий инквизитор полагал, что Пардальян схватил его за горло, повинуясь внезапному порыву, некоему животному инстинкту, а вовсе не осуществляя тщательно разработанный план. Так что кинжал вполне мог просто отцепиться от пояса, и, может быть, он лежит сейчас где-то рядом. Однако же нужно его немедленно найти. И Эспиноза стал исподтишка оглядываться по сторонам.

Тогда заключенный простодушно обратился к нему:

– Не утруждайте себя поисками, эта штука у меня.

С этими словами Пардальян постучал по рукоятке кинжала и добавил, насмешливо улыбаясь:

– Благодарю вас, сударь, что вы позаботились принести мне оружие.

Эспиноза и бровью не повел. Он умел держать себя в руках и был достоин своего противника.

Вдруг в его голове молнией сверкнуло ужасное подозрение, и он положил руку на грудь, проверяя, на месте ли пергамент…

Великий инквизитор побледнел. Этот удар был еще тяжелее, чем потеря спасительного кинжала.

И тут Эспиноза начал кое о чем догадываться. Он начал понимать, что этот гениальный человек провел всех: своих сторожей, лекарей, которые обследовали его в течение многих часов, и, наконец, его самого.

Великий инквизитор бросил на своего бывшего заключенного взгляд, полный искреннего восхищения. В то же время из его груди вырвался тяжелый вздох: Эспиноза понял, что проиграл, что его замыслам пришел конец, что все то, о чем он мечтал, внезапно рухнуло.

Без всякой насмешки, напротив, даже с некоторым сочувствием, которое не могло укрыться от чуткого уха Эспинозы, Пардальян сказал:

– Бумага, которую вы ищете, у меня… как и ваш кинжал. Мне пришлось так долго ждать, пока этот бесценный документ, согласно которому моя родина должна была стать испанской провинцией, окажется у меня в руках! Но труда я приложил немного, так что мне даже совестно, что выполнить это поручение оказалось так просто.

Согласитесь, монсеньор, что вы действовали удивительно легкомысленно. Вы были слишком уверены в успехе, и это вам повредило. Чрезмерное самомнение до добра не доводит. Вы вели вашу партию блестяще, но вы переиграли, монсеньор. Признайтесь, что мы были в неравных условиях, верно? У вас на руках были все козыри. Что касается меня, то я честно вел свою игру. Не хочу вас обидеть, но боюсь, что о вас этого сказать нельзя.

Эспиноза внимательно слушал своего врага. Если бы в эту минуту их увидел посторонний, он ни о чем бы не догадался: Пардальян говорил просто и спокойно, Эспиноза серьезно внимал ему, иногда кивая головой.

– Значит, – сказал великий инквизитор, – вы сумели преодолеть действие снадобья, которым вас напоили?

Пардальян тихо рассмеялся.

– Сударь, – ответил он весело, – раз уж вы решили угостить меня этим самым снадобьем, надо было сделать так, чтобы оно не выдавало себя своим вкусом. Это же так просто.