Коррозия характера, Сеннетт Ричард

Коррозия характера

на обложку

Сеннетт Ричард

Шрифт:

Итак, исследования Тверски и Канеман предполагают, что в разговоре о риске мы используем выражение «быть в ситуации риска», но самому пребыванию в ситуации риска изначально присуще скорее депрессивное, чем несущее надежду состояние. Пребывание в продолжительном состоянии уязвимости нам, по сути дела, рекомендуют — возможно, не осознавая этого — авторы пособий по бизнесу, когда они воспевают каждодневный риск в системе гибкой корпорации. Конечно, что касается Розы, то, заметим, она не была в состоянии клинической депрессии, она, похоже, энергично делала свое дело. Однако она испытывала некое состояние тупой нескончаемой тревоги, которая усиливалась осознанием двусмысленности своих успехов и неудач в том рекламном бизнесе.

Изначально в любом риске происходит регрессия к усредненности. Каждый расклад игральных костей всегда

случаен. Можно сформулировать это и по-другому: математически рассчитанному риску не хватает качества нарратива, в котором одно событие ведет к другому и обуславливает другое. Люди, конечно, могут отрицать факт регрессии. Азартный игрок так и делает, когда говорит, что он «поймал удачу» или «попал в струю», или что он «в порядке». Игрок в кости говорит так, как будто расклады костей каким-то образом связаны между собой, и поэтому акт риска приобретает качества некой связности, то есть нарратива.

Но это опасное заблуждение. Питер Бернштейн дает ему точное объяснение: «Мы уделяем излишнее внимание событиям с низкой вероятностью, сопровождающимся высокой драмой, и мы не замечаем рутинных событий… в результате этого мы забываем о регрессии к середине, слишком долго остаемся на наших позициях и кончаем неприятностями» [63] . Роман Достоевского «Игрок» мог бы послужить Бернштейну, Тверски и Канеман примером того, как страстное желание драматического нарратива риска наталкивается на знание о фиктивном характере удачи. В романе, как и в жизни, желание, чтобы карты или фишки удачно «сработали», сочетается с тем, что азартный игрок знает: нет никакой гарантии, что так оно и будет.

Бернштейн, op.cit., стр. 272.

Я задал Розе более сфокусированную версию вопроса о жизненном нарративе, об этом же я спрашивал и Рико. «Какую историю, — спросил я ее, — ты бы рассказала о том годе, который ты провела там, в центре?» — «Историю?» — «Как вещи изменились за этот год?» — «Ну, вроде ничего не изменялось: я ведь всегда была готова уйти». — «Но это не совсем так. Они же не спешили расстаться с тобой, хотя в то же время уволили четырех других специалистов». — «Да, я выжила». — «Должно быть, им нравилась твоя работа?» — «Послушай, у этих джентльменов очень короткая память. Как я уже сказала, там все время что-то начинается заново, там нужно доказывать свою значимость каждый день». Таким образом, постоянная подверженность риску может полностью «вытравить» само ощущение вашего собственного Я. Нет нарратива, который мог бы помочь преодолеть регрессию к середине, и вы всегда «начинаете заново».

Эта поучительная история, однако, может иметь совсем другой оттенок в другом обществе. Социологический параметр «открытости» Розы к риску зависит от того, как организации формируют усилия личности, направленные на изменение жизни. Мы рассмотрели некоторые причины того, почему современные институты сами по себе не являются жесткими и четко определенными; их неопределенный характер — это результат их нацеленности против рутины, их акцента на краткосрочной деятельности, на создании аморфных высокосложных систем на месте бюрократии военного типа. Риск, на который пошла Роза, имел место в обществе, которое стремится «разрегулировать» как время, так и пространство.

Риск — это вопрос передвижения с одной позиции на другую. Один из самых сильных анализов «движения» в современном обществе был сделан социологом Рональдом Бёртом. Даже само название одной из его книг — «Структурные дыры» — предполагает рассмотрение особенностей перемены позиций индивида в нежесткой организации, полной «разрывов»; чем больше «разрывов», обратных перемещений или взаимозависимостей между людьми в сетевой системе, тем легче индивиду передвигаться в этом пространстве. Наличие неопределенности в сетевой системе способствует появлению шансов для движения. Индивид может использовать те возможности, которых не заметили другие, он может воспользоваться слабостью контроля со стороны центральной власти. Словом, «дыры» в любой организации становятся «стартовыми площадками» возможностей, а не четко определенные ячейки для продвижения, как в традиционной бюрократической пирамиде.

Конечно, только хаос не может быть союзником человека, идущего на риск.

Социолог Джеймс Колман отмечает, что люди должны использовать некий фонд социального капитала — разделенный опыт прошлого, а также индивидуальные достижения и «наработки», чтобы облегчить себе «навигацию» в нежестко скрепленной сети. Другие социологи, изучавшие мобильность в сетевой системе, делают акцент на том, что индивид, который представляет себя новому нанимателю или рабочей группе, должен быть не только привлекателен для них, но и «доступен»; риск вовлекает больше, чем просто шанс [64] .

См. Рональд Бёрт, «Структурные дыры: социальная структура конкуренции». Кембридж (США), 1992; и, по контрасту, Джеймс Коулмэн, «Социальный капитал в создании человеческого капитала» // Американский журнал социологии. 1988, № 94, стр. 95–120.

В своей работе Берт указывает еще на одно важное человеческое качество, которое очень характерно и для этого «королевского» двора в Давосе: хороший рисковый игрок должен уметь существовать в условиях двусмысленности и неопределенности. И «люди Давоса» доказали, что они в этих условиях чувствуют себя, как рыба в воде. Менее сильные индивиды, которые тщетно пытаются эксплуатировать эту неопределенность, прекращают, в конце концов, эти попытки, чувствуя себя изгоями. Или, случается, в процессе движения они просто теряют свою дорогу. При гибком капитализме происходит дезориентация, вызванная этим движением к неопределенности, к этим «структурным дырам», конкретно это имеет место тремя путями: через неопределенные «движения вбок», «ретроспективные потери» и «непредсказуемые последствия для заработной платы».

Так как пирамидальные иерархии заменяются более свободными сетевыми структурами, люди, которые меняют работу, чаще испытывают то, что социологи назвали «неопределенные движения вбок». Это движение, когда человек фактически движется «вбок», в то время как сам он убежден, что движется вверх в этой нежесткой сетевой системе. Это движение, напоминающее движение краба, происходит, как говорит социолог Мануэль Кастельс, даже если доходы становятся более поляризованными и неравными; категории и характеристики работы становятся все более аморфными [65] . Другие исследователи социальной мобильности делают акцент на том, что называется «ретроспективными потерями» в гибкой сетевой системе. Поскольку люди, которые рискуют, предпринимая некие продвижения в гибких организациях, часто испытывают недостаток в основательной информации о том, к чему может привести их новое положение в сетевой системе, то только в ретроспективе они осознают, что приняли неверное решение. Они бы, конечно, не пошли на тот или иной риск, «если бы они только знали…». Но организации так часто находятся в состоянии внутреннего движения, что бесполезно даже пытаться разработать способ рационального решения относительно своего будущего, базирующийся на теперешней структуре вашей компании [66] .

Мануэль Кастеллс, op. cit., стр. 219–220.

См. Лэш и Урри, op. cit.

Наиболее целенаправленные расчеты, которые люди стремятся произвести, планируя «передвижения», касаются зарплаты: будут ли они зарабатывать больше или не будут. Статистика по заработной плате при смене места работы в теперешней экономике не внушает оптимизма. Сегодня люди, меняя работу, больше теряют, чем приобретают: 34 % — значительно теряют, 28 % — значительно приобретают. (Посмотрите, пожалуйста, таблицу 8.) При предыдущем поколении цифры были почти обратными; вы больше приобретали, когда переходили в новую компанию, чем, если бы просто получили повышение в той же самой компании. Даже при этом уровень динамики смены рабочего места ради другой компании был тогда ниже, чем сегодня. Такие факторы, как «надежность работы» и «приверженность компании», удерживали людей на одном месте.