Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке
Шрифт:
Одним из важнейших источников дохода – совершенно нетипичным для современного государственного управления – были создание и продажа государственных должностей, прежде всего внутри судебного и финансового аппаратов монархии.
Как уже говорилось, покупка должности играла роль инвестиций. За службу на королевских должностях полагалось жалованье (обычно – небольшой процент от стоимости покупки). Оно работало своего рода рентой, аннуитетом. Должность одновременно давала владельцу и престиж (как, например, судебная), и привилегии в форме освобождения от налогов, а иногда и дворянский статус. К этому добавлялась возможность получать деньги неправедными путями по факту исполнения своих обязанностей. Взятки в среде судей и сборщиков налогов были распространены, по сути, поголовно. Кроме того, должность можно было продать. При этом иногда покупателю для вступления в должность приходилось выплачивать в королевскую казну уже упоминавшийся налог marc d’or. Если король освобождал кого-то от должности, то он должен был возместить стоимость покупки или найти другого покупателя. Должность была таким же товаром, как и любой другой.
Аппетиты королей росли, и создание новых должностей набирало обороты, пока в XVII
138
Здесь, буквально: фр. «десятый, безвозмездное предоставление имущества». Имеется в виду налог, взимавшийся при Старом режиме в пользу королевской власти с доходов духовенства.
Мало что при Старом режиме вызывало столько ненависти и отвращения, как система сбора налогов, даже у тех, кто в принципе был от поборов освобожден. При взыскании налогов королевские чиновники часто прибегали к жестокому принуждению. Они отбирали скот, землю и другое имущество даже у тех злополучных крестьян, которые не могли заплатить по не зависящим от них причинам: из-за плохого урожая или природных катаклизмов. Возможности что-либо обжаловать не существовало.
Каковы бы ни были источники, все деньги, прежде чем достичь королевских сундуков, проходили через множество рук. Когда средства, собранные на местах, оказывались в региональных королевских казначействах, разбросанных по всей стране, из них сначала забирали средства на жалованье местным чиновникам и расквартированным в районе войскам. Первоочередному погашению подлежали и выплаты по королевским обязательствам, обеспеченным конкретным видом налога. После этих вычетов оставшееся (если что-то вообще оставалось) попадало в центральное казначейство в Париже. Такая практика порождала море возможностей для коррупции, растрат и задержек. Гневные обвинения в мошенничестве и воровстве в адрес королевских чиновников, финансистов и сборщиков налогов, без сомнения основанные на фактах, звучали на каждом собрании представителей и в сатирической литературе того времени. Они выражали искренние чувства практически каждого налогоплательщика [139] .
139
Bayard, Monde des fnanciers, 45–74; Collins, Fiscal Limits, 109–35. О rentes см.: B'eguin, Financer la guerre, 23–34. О продаже должностей см.: Mousnier, V'enalit'e; Doyle, Venality, 1–25.
В результате такого подхода к налогообложению нельзя было точно предсказать, сколько денег доберется до Парижа и когда именно это произойдет. Казне вечно не хватало наличных: на снабжение войск – амуницию и провиант – во время летних кампаний, на содержание королевского дома, на другие государственные нужды. Налоговые доходы поступали нерегулярно. Поэтому казна выходила из положения, беря взаймы у небольшого круга финансистов, так называемой группы поддержки (partisans) или контракторов (traitants), которые могли ссудить денег на неотложные нужды. Обеспечением таких займов часто служили будущие налоговые поступления. Иными словами, еще не собранные налоги становились предметом государственных обязательств на несколько лет вперед. Так, например, в 1648 году деньги занимали под талью 1651 года.
Иногда корона на несколько лет переуступала право сбора косвенных налогов, в частности таможенной пошлины. Эта практика называлась налоговым откупом. Казна получала за него фиксированный стартовый платеж и впоследствии – регулярные выплаты. Для таких случаев богатые коммерсанты или банкиры образовывали синдикат [140] и предоставляли королю примерный расчет суммы, которую конкретный налог должен был принести в казну на протяжении действия контракта, – за вычетом стартового платежа и взносов. Король, в свою очередь, уполномочивал этих лиц собирать налоги и распоряжаться доходом. Финансисты получали право собирать налоги силами своих собственных агентов и присваивать разницу между ожидаемыми и фактическими поступлениями. С учетом нежесткого и неопределенного характера этих договоренностей такие сделки часто «подслащивались» специальными ценами, пособиями на покрытие затрат по сбору налогов, а затем – существенными скидками. Так что зачастую казна в итоге получала меньше 50 % от номинальной стоимости налогового откупа.
140
Здесь идет речь о совместном коммерческом объединении с целью исполнения финансовых обязательств его участников.
По сути, ничто не мешало частным сборщикам выжимать из налогоплательщиков столько, сколько смогут, а при необходимости они могли обращаться к властям за помощью. Финансисты не только предоставляли королю займы под такие стабильные источники поступлений, как налоги. Они часто предлагали ввести какой-нибудь новый налог или сбор либо видоизменить уже существующий сбор так, чтобы его платили вперед. Например, чтобы какая-нибудь категория должностных лиц дополнительно платила за право назначать своего преемника. Таким образом из той же должности и на том же рынке можно было извлечь больше дохода. Если же король предложение принимал, финансисты авансировали, иногда частями, некую согласованную сумму, рассчитанную на основе предполагаемого дохода казны от налога. В обмен на это король предоставлял им право в течение скольких-то лет взимать этот новый налог. Такие договоренности, называвшиеся контрактами (trait'es,
Кто же такие были эти контракторы, эти финансисты, получавшие прибыль от торговли доходами государственной казны?
Термином «финансист» обозначали тогда любого, кто «собирал, тратил, инвестировал или иным образом распоряжался королевскими фондами» [141] . В итоге термин стал своего рода «зонтиком», охватывающим всех, кто в качестве откупщиков, бухгалтеров, контракторов, агентов влияния и так далее занимался привлечением средств в королевскую казну. Эти роли были взаимозаменяемыми и зачастую так или иначе совмещались с официальными позициями, ибо многие финансисты, кроме того, служили в государственном финансовом аппарате. Например, они бывали казначеями или финансовыми консультантами, что к тому же укрепляло их влияние на государственные финансовые механизмы [142] . Во времена Фуке финансисты уже стали внутри монархии самостоятельной и мощной группой со своими интересами. Они часто оказывались в натянутых отношениях с парламентской аристократией. Последняя же время от времени прибегала к судебным расследованиям в попытке пошатнуть финансистов, так как теоретически многие их схемы были противозаконными. Хорошо понимая, насколько отвратительны эти транзакции в глазах общественного мнения, их участник нередко прикрывался именем «дублера»: слуги, пажа или приближенного, формально выступавшего в качестве контрактора или участника сделки [143] .
141
Bosher, Chambres, 25.
142
Там же, 25; Bonney, Debts, 6–7; Dent, Financial Administration, 249–56; Dent, Client`eles, 56–58. Шармель (Tr'esoriers, 410) отмечает, что к XVII веку термины partisan и traitant стали «практически синонимами».
143
Bonney, Debts, 176–77. См. также: Chauleur, Traitants, 18–25, где исследуются pr^ete-noms, 24.
Данный метод привлечения средств приносил финансовым «предпринимателям» колоссальную прибыль. Как правило, это происходило за счет налогоплательщиков, чиновников, в том числе парламентских судей, которым задерживали жалование из-за того, что все доступные налоговые поступления были уже заложены вперед. При этом также страдали интересы держателей более традиционных королевских аннуитетов (ренты, rentes), которые не выплачивались по тем же причинам. Особо эффективными налоговые откупа, конечно, не были. Откупщики часто приносили в казну меньше обещанного из-за плохого урожая, разорения сельских угодий бесконечным движением войск во время борьбы с Габсбургами или с Фрондой и неизбежными крестьянскими восстаниями [144] . Когда случались подобные недоимки, договоренность иногда расторгалась, и королевским чиновникам приходилось по крохам наскребать в казне средства для компенсации [145] .
144
Bonney, Failure, 13–17.
145
Там же, 13–17; о механизмах налогового лизинга см.: 15–17. 10. Bonney, Secret Expenses, 830–31; Weiss, Acquits, 53–54, 74–76.
Многие из нарушений, присущих этой финансовой системе, в частности фальсификация или завышение необходимых издержек выше оговоренной законом ставки в 5,5 %, маскировались при помощи приказа под названием ordonnance de comptant [146] за подписью суперинтенданта финансов. Этот приказ санкционировал расходы, по которым можно было не отчитываться и которые не подлежали аудиту со стороны Счетной палаты и других финансовых чиновников [10]. Основанием для такой исключительности служили государственные интересы, считавшиеся слишком секретными, чтобы их обнародовать. Например, речь могла идти о субсидии дружественным иностранным принцам. При Генрихе IV и герцоге де Сюлли эта категория расходов составляла относительно небольшой процент (уходивший в основном на взятки и пенсии). Но уже при Ришелье и Мазарини к 1640-м годам данная статья разрослась и достигла 40 % от уровня всех государственных издержек. Этот прием использовался прежде всего для сокрытия повышения процентной ставки и стоимости финансирования сверх пределов, установленных законом [147] .
146
Здесь, буквальный перевод с фр.: «королевский указ о наличных средствах».
147
Bonney, Secret Expenses, 827; Dent, Crisis in Finance, 84–85; Weiss, Acquits, 74–76.
К XVII веку налоговый откуп и займы, обеспеченные налоговыми поступлениями и предоставляемые синдикатами, – хорошо маскирующими их подлинные условия и стоимость, – стали в государственном финансировании постоянной практикой. Так королевская власть создала в обществе новый элемент, с интересами которого отныне приходилось считаться. Фактически государство оказалось заложником поставщиков капитала. Общественный гнев, вызванный разграблением государственной казны, был направлен также на тех, кого считали лично ответственными за потворство «разложению» и коррупции. Речь идет о королеве-матери и Мазарини.