Корсар. Наваждение
Шрифт:
Писать о героизме действительно героев и о «мировой закулисе»? Это все одно что водить палкой в Тихом океане, где-нибудь над Марианской впадиной, надеясь устроить воронку, что достанет вихрем до дна… и, как у классика, вылезет бесенок и поинтересуется: чего, мол, взыскался? Может, такое и случается, но… Редко. И только в сказках классиков.
Выбор оставался невелик: первый – возвращаться в Троицк и учительствовать до пенсии, – хотя в Троицке у него были варианты и поприличнее – пробиться в руководители районной газетенки, а то и райадминистрацию, руководить там местной культурою, посылая в область то ансамбль заслуженных ложкарей, то группу танцевальной молодежи… По
Второй – найти богатую московскую тетю из bissines-woman и стать при ней дорогой вывеской, благо университетское образование, мужественная внешность, дан по карате-до, боевое прошлое, бурное и нескучное настоящее, и – все это вместе, гарантировали Корсару достойное место не то что в приживалах, но и – в мужьях.
Естественно, по тем же вышеперечисленным причинам, – оба варианта были отвергнуты напрочь и Корсар стал искать третий. Ибо где-где, а в России третий – никогда не лишний.
– Объект движется по проспекту Вернадского. Начало операции «Омега». Конец связи.
Глава 5
Корсар ехал по Москве в сторону проспекта Вернадского на хорошей скорости: волею случая пробок не было, легкий летний ветерок задувал в оконце, по радио, настроенному на нездешнюю волну, вещали на иноземном языке очень для Корсара приятное:
– «Демис Корсар, русский культуролог и системный аналитик по проблемам древних знаний и народов, сопоставляет полученные им данные с уже известными; его интерпретация фактов и того, что считалось артефактами, поражает воображение…»
Рядом, на сиденье, лежали россыпью журналы на немецком, польском, английском, французском… На некоторых был снят он сам, на других – его фото красовались на развороте в коллаже из ацтекских фигур, горы Синай, рунического алфавита, масок этрусков или раскопа в Древнем Аркаиме; вынесенные заголовки или анонсы статей выделялись ярко, привлекательно, иные – полные неприкрытой иронии, другие – восторженно зазывные, как токование брачного глухаря: «Корсар заново «открыл Америку!», «Русский ученый опровергает все!», «Научный мир отказывается признавать «открытия» Корсара: комментарий профессионалов», «Книга Демиса Корсара «Знаки» – четвертый месяц в десятке мировых бестселлеров!».
Сам Дима относился к такой популярности с изрядной долей юмора: как-то в интервью на одном из каналов он честно сказал:
– PR-компания на Западе по поводу моих книг сделала из меня некое подобие гамбургера: блестящ, аппетитен, приходи и – кушай.
– Вы этим удручены?
– Вовсе нет! Это мечта каждого – встать по популярности вровень с вездесущей котлетой!
– Будьте осторожны, Дмитрий! Мечты – сбываются! – сыронизировала ведущая.
Как он узнал (естественно, из пересудов, так и не озаботившись посмотреть впоследствии передачу), после того, как он покинул студию, ведущая проехалась по нему тяжелым танковым клином, как Гудериан по Бельгии: дескать, «Корсар – действительно как гамбургер: кушать приятно, но желудок портит. А поскольку сие «низкопробное чтиво» попадает людям даже не в желудок, а в мозг – возникают последствия разной степени тяжести: от легкой олигофренической восторженности до тяжкого идиотизма обожания нашего доморощенного плейбоя, очаровавшего всех домохозяек Запада…»
Вот эти слова про себя он прочел в каком-то желтом таблоиде: из уважения к шустрой, как метелка, ведущей ее слова там привели дословно… Но сказать, что сие было
И действительно: примерно четверть доходов он получал от лекций, читаемых по разным, довольно престижным университетам Германии, Франции, Великобритании, Швеции, Дании… В России родной МГУ его сторонился как черт ладана, но было множество частных учебных заведений, где принимали его очень даже благожелательно. Гонорары за лекции были символическими, но… студентки! Их раскованное разнообразие вносило в жизнь Корсара столько очарования, а значит, и смысла, что…
Вот только что греха таить – порою вечерами, как и всякой русской душе положено, он вспоминал несбывшееся и непережитое, и в эти минуты жизнь его казалась ему самому блеклой, скучной, малозначительной… Да она, по правде, и была таковою… Как только уходил азарт написания очередной книжки, Корсар, как слепой щенок, оглядывался вокруг, пытаясь если и не понять, то хотя бы почувствовать ритм окружающей действительности и… не чувствовал ничего.
Люди жили как привыкли. Он, по сути, тоже… Ему хватало ума, чтобы понять: все его произведения – всего лишь лекарство от скуки, и его собственной, и его читателей… Простор для их фантазии он оставлял необъятный.
Конечно, ему хотелось, как любому «творцу», «открыть неоткрытое и объять необъятное». Ну и, само собою, объяснить необъяснимое.
Самое забавное было в том, что Корсар чувствовал, как чувствуют порою археологи, – находка, способная перевернуть и всю его жизнь, и представления людей о себе и мире – где-то рядом, может быть за следующим слоем обыденной «поливной керамики», нужно только взглянуть как-то иначе на все, что происходило и происходит… Нет, не только с планетой Земля, космосом, но и – с ним сам… И – не впасть при этом в легкую шизофрению – в маниакальной уверенности собственного совершенства, и – не побояться допустить в свое сознание недопустимое…
– Дмитрий Петрович, – расплылась в улыбке сорокапятилетняя преподавательница гуманитарных наук Стелла Леонидовна, встречая его у дверей заведения, – вас ждут, очень ждут!
Что-то было в ее тоне этакое… Да и понятно что. Все эти вечные «кандидаты в доктора» искренне считали его неучем и выскочкой; и если студенты «посадят его» – Стелла Леонидовна не впадет в расстроенные чувства, напротив…
Да. Для писателей он был – публицист, для публицистов – легковесный писака, для желтой прессы – находка: по нему можно было слегка потоптаться, одно плохо – в тусовках не участвует, в скандалы не ввязывается… Для всех остальных он – повеса, плейбой, занятый несерьезными упражнениями праздного и не отягощенного истинным знанием ума; впрочем, почти так оно и было. «И – нужно соответствовать!»
Дима улыбнулся во все шестьдесят четыре зуба; все остальное: стильные джинсы и шведка, мокасины, продуманная небритость – все работало на привычный образ: «счастливчик», «везунчик», легкий в общении и в жизни, ментально продвинутый, гетеросексуально ориентированный и, безусловно, раскрепощенный!
…Лекция катилась плавно и размеренно. Дима давно выработал свой, особый стиль рассказа о тех или иных культурах мира; он и представлял, и лицедействовал, и становился временами надменно-серьезен, но всегда давал понять аудитории, что и надменность его – не более чем маска, вроде хоккейной у вратаря… Тем более в каждой аудитории попадались три-четыре человека, чаще из молодых людей, стремящихся разоблачить в нем… Кого? Самозванца от науки? Ловкого манипулятора нестойкими душами?