Корсар
Шрифт:
Самый обычный портовый город в разгар рабочего дня. И всё же Бастер по необъяснимой причине нравился мне гораздо больше. Когда много путешествуешь по разным городам, невольно сравниваешь их между собой, и не всегда это сравнение рационально. Все города чем-то похожи, и все в чём-то отличаются, и порой как раз из этих различий, невидимых на первый взгляд, и складывается впечатление. Сен-Пьер производил как раз впечатление не самое приятное, ощущаясь скорее холодным деловым центром, где тебе готовы перегрызть глотку за лишний процент прибыли. В таком
Глава 34
До самого вечера я мотался по разным конторам и лавкам, закупая всё необходимое для «Поцелуя Фортуны», до хрипоты спорил и торговался, поражаясь жадности местных купцов, и решал различные бытовые вопросики, мечтая поскорее уплыть отсюда. Например, за починку бригантины мне выкатили такой ценник, что я развернулся и молча ушёл, справедливо рассудив, что проще будет починиться самостоятельно, просто закупив необходимые материалы. И мне пришлось мотаться ещё по нескольким местам, договариваясь о покупке досок, пеньки и прочего. С ограниченным бюджетом как-то не очень приятно ходить на шопинг.
Ну а к вечеру, окончательно устав от торговых дел, я поспешил присоединиться к своей команде, всё это время отдыхавшей в таверне. Ей богу, лучше два раза сходить на абордаж, чем ещё хоть раз заняться торгашеством. Вот уж точно не моё. Я знал многих людей, испытывающих искреннее удовольствие от хорошего торга и кипятком писающих от запаха прибыли, но лично мне всегда это претило. Не настолько, чтобы вообще избегать подобных дел, но достаточно сильно, чтобы заниматься этим пореже, как какой-нибудь неприятной обязанностью вроде выноса мусора.
Таверна с нехитрым названием «Пьяный гусь», встретила меня привычным смрадом перегара, табачного дыма и немытого моряцкого тела. Вот не могли же выбрать место поприличнее. Несколько шумных компаний галдели за длинными столами, в углу какой-то бедолага-музыкант насиловал скрипку, жалобные завывания которой были слышны даже на улице. Мои флибустьеры сегодня гуляли скромно, почти даже уныло, поглядывая на веселящихся соседей с какой-то хмурой завистью. Меня заметили, вяло поприветствовали, подвинулись, уступая мне место на лавке, и я уселся за грязный выщербленный стол.
— Чего такие хмурые? — спросил я.
— А сам как думаешь? — буркнул Клешня, здоровой рукой вращая пустую кружку на столе.
— Эй, мадмуазель! Принеси-ка нам выпить! — я взмахом руки привлёк внимание усталой помятой девки в сальном переднике.
Таверна и в самом деле была настоящей дырой. Девка, шаркая ногами, швырнула на стол пустую кружку и кувшин, забрала грязную посуду, заковыляла на кухню. Жорж не упустил возможности ущипнуть её за тощий зад, та шлёпнула его по руке, даже не обернувшись.
— Ну и дыра, — произнёс я.
— Зато дёшево, — сказал Шон.
Налили, выпили. Местный ром оказался разбавленным и слабым.
— От попутчиков я избавился, насчёт припасов договорился, — сообщил
— Завтра идём обратно? — поспешили узнать флибустьеры, радостно переглядываясь.
— Завтра грузим всё на корабль, потом уходим чиниться, — сказал я. — В таком состоянии нам пока лучше никуда не встревать. Местные слишком дорого берут за ремонт, так что сделаем всё сами.
Пираты разом погрустнели, понимая, что вместо долгожданного золота и последующего кутежа их ждёт только тяжёлая работа, скудная кормёжка и никакого веселья.
— Как отремонтируемся — пойдём на дело, — я немного подсластил пилюлю, но без особого успеха.
— А когда… Ну, ты понял, — спросил Жорж.
— Ещё рано, — пожал плечами я. — «Дофин» пока у всех на слуху.
Флибустьеры поникли, молча выпили ещё. Спорить со мной было бесполезно, это все понимали.
Музыкант в углу снова начал пилить на скрипке какую-то жалобную незатейливую мелодию, и я поморщился от резкого звука. Хотя остальным вроде даже нравилось. Но я всё-таки не стерпел, поднялся из-за стола и пошёл к скрипачу.
— Друг, не мог бы ты помолчать? — вполне себе дружелюбно спросил я, уставившись на музыканта тяжёлым взглядом.
Мой слух, больше привычный к ритмичным мелодиям конца девяностых и начала нулевых, отказывался воспринимать это скрипичное мяуканье. Классическую музыку я, конечно, тоже уважал, но здесь играла не классика, а какое-то дерьмо. Скрипач не обратил на меня внимания, продолжая елозить смычком по струнам.
— Эй, земляк, прекращай, говорю, — повторил я чуть громче.
Не удивлюсь, если этот оборванец оглох от собственной игры. Я бы точно оглох, если бы мне пришлось слушать это изо дня в день, а тем более, играть самому.
— Слышь, моряк, отвали, — буркнул музыкант, не отрываясь от игры.
— Отстань от него, мы слушаем! — раздался вскукарек от соседнего стола.
— Я тебе смычок в гузно запихаю сейчас, — предупредил я, и только после этого музыкант затих, вскинув подбородок с потешным видом оскорблённой невинности.
Таверну наполнил возмущённый гул, на который я не обращал никакого внимания. Пусть ворчат, лишь бы не слышать этих отвратительных звуков.
— Так-то лучше, — произнёс я, строго посмотрел на скрипача и вернулся за стол.
За столом парни встретили меня удивлёнными взглядами. Я выпил с ними, наслаждаясь благословенной тишиной. Пожалуй, по уровню отвратности этот скрипач превосходил даже хиты мамбл-рэпа и детские песенки из китайских плюшевых игрушек. Вместе взятые.
— Ты чего так взъелся на него? — спросил меня Шон. — Музыка как музыка.
— Лучше уж пьяные песни слушать, чем такую музыку, — сказал я.
Я, честно говоря, ждал, что кто-нибудь из посетителей возмутится, потребует у скрипача продолжать во что бы то ни стало, начнётся конфликт, мордобой, поножовщина и смертоубийство, но музыкант просто собрал пожитки и с гордым видом удалился, погасив конфликт в зародыше. Пусть лучше выводит свои рулады в другой таверне.