Корсары Ивана Грозного
Шрифт:
— На колени! — визгливо крикнул царь.
Анна проснулась и, широко раскрыв свои кроткие овечьи глаза, смотрела на мужа. Таким она еще не видела его. Царь схватил ее за локоть. От его холодных как лед рук по телу царицы пошли мурашки.
Она с испугом опустилась на колени перед иконами, стараясь понять, что произошло. Царица была проста и безыскусна. Любила сладкое и мягкие лебяжьи подушки. И еще любила надевать красное ожерелье на белую шею.
— Повторяй за мной… — И царь, смрадно дыша, стал молиться.
Тонкий девичий голос вторил за ним слова молитвы.
— Кланяйся
Царица, придерживая левой рукой сползавшую с плеч рубашку, кланялась и крестилась.
— Если ты даруешь победу, я отменю опричнину, — обещал царь Иван всевышнему. — Знаю, я виноват, накажи меня, но даруй победу, помоги отомстить за пепел Москвы, помоги освободить многих православных христиан из татарского плена.
Набожный от страха, царь молился до позднего утра. Когда солнечные лучи проникли в окошко опочивальни, он успокоился. Пелена безумия спала с глаз. Уложив дрожавшую от холода и страха молоденькую царицу в постель, он вышел в горницу и позвал слуг.
Прибежал лекарь Бомелий с лекарствами и примочками.
— Архиепископа ко мне, — потребовал царь. Он не мог стоять на ногах после бессонной ночи и повалился в кресло.
Архиепископ Леонид, стяжатель и цареугодник, слыл недобрым человеком. Недавно попы всех новгородских церквей в ответ на непомерные поборы Леонида отказались служить обедни. Царь вынужден был вмешаться.
Шелестя черной шелковой рясой, появился новгородский святитель; вглядываясь в лица царедворцев, он старался угадать, что произошло. Царь Иван едва приподнялся под благословение.
— Всем служить молебны, просить у бога победу, — страшно посмотрев в глаза архиепископу, сказал он. — Чтобы враги наши под ногами нашими были. Без отдыха просите, пока не велю перестать. Пошли, отче, конных людей по монастырям.
— Пошлю, великий государь.
Царь Иван отпустил всех и пожелал видеть дьяка Щелкалова.
— Неужто хан и в сей год к Москве подберется? — спросил он у дьяка. — Оку-то, защитницу нашу, переполз…
— Я верю Воротынскому, великий государь. Он твой верный слуга. Он задержит хана.
Дьяк волновался. Его глаза, сидящие чересчур близко к мясистому носу, покраснели и слезились.
— И я верю ему. Но если хан все равно победит? У него сила больше. Как тогда? Турский за его спиной стоит. В прошлом годе Девлет-Гирей разорил многие города и много людей взял в полон.
— Хан победит сегодня, а завтра мы снова возьмем верх, — старался внушить уверенность дьяк.
— В России голод, мор. Где взять новых воинов? Иди, оставь меня одного.
Снова в царскую голову полезли смутные мысли. «Верю Воротынскому! А можно ли ему верить? Его отец немало лет провел в заточении на Белом озере и там умер. И Михаилка в опале был. За что он нас благодарить должен? Может, он хочет меня колдовством извести либо крымскому хану в руки отдать. Лекарь Бомелий дважды мне про него худое говорил». Царь вспомнил свой разговор с воеводой. «Он клялся победить татар, ежели отменю опричнину. Я сгоряча обещал ему, дал царское слово… Но если он победит татар, пожалуй, и отменю. Да, да, отменю. Я обещал всевышнему. И среди моих ближних слуг завелась измена». В голову снова пришел Афанасий
Глава тридцать восьмая. «БОГ ДАРОВАЛ ИМ ХРАБРОСТЬ И ЗАПАМЯТОВАНИЕ СМЕРТИ…»
Хан Девлет-Гирей, чувствуя у себя за спиной грозную силу, побоялся остаться на прежнем месте и снова переправился через Пахру, теперь уже в обратном направлении, и встал неподалеку от лагеря воеводы Воротынского.
К русской крепости подступиться теперь было не так-то легко. В ров, идущий под стенами, из которого брали землю и засыпали плетни, ратники набили острые дубовые колья. Большой полк Воротынского стоял в крепости, остальные полки расположились неподалеку, укрытые в лесу.
В среду 30 июля пушки Гуляй-города снова заговорили. На этот раз дело свершилось большое.
Татарскими войсками предводительствовал сам Дивей-мурза. Среди его воинов находились и ногайцы мурзы Теребердея. Первым бросились на Гуляй-город спешенные ногайцы. Подбадривая себя дикими криками, стреляя на бегу из луков, они разъяренной толпой устремились к стенам. От множества летящих стрел рябило в глазах.
Подпустив врага поближе, пушкари, укрытые за стенами, открыли сильную пальбу. Ошеломленные огневым ударом, потеряв многих убитыми, нападающие остановились. В это время из крепости полетели смертоносные стрелы. Ногайцы стали подбадривать себя криками.
— Алла-а-ла, алла-а! — раздавалось со всех сторон.
Татарские десятники, размахивая саблями, побежали к плетнёвому забору. За ними устремились воины в разноцветных халатах.
В русской крепости ударил большой барабан, призывно заиграли трубы.
Из-за леса на татар вылетел передовой полк на отборных конях. Воевода Андрей Хованский и Дмитрий Хворостинин первыми врубились в толпу противников.
Когда в бой вступило остальное войско Дивей-мурзы, из леса, с разных сторон появились русские полки, сидевшие в засаде.
В самый разгар сражения был убит мурза Теребердей. Ногайцы, не выдержав натиска, смешались и пустились в бегство. За ними в погоню бросился передовой полк. Правый, левый и сторожевой полки устремились на крымские орды. Из крепости через вылазные ворота вырвались на подмогу две сотни суздальцев и молча бросились в самую середину свалки, где бешено рубился сам Дивей-мурза.
До вечера шла жестокая сеча. Много было убитых и раненых с обеих сторон; бой находился в самом разгаре, трудно было сказать, кто победит. И вдруг татары покачнулись и побежали, русские полки погнались за противником.
Снова загремел огромный крепостной барабан воеводы Воротынского, теперь он призывал прекратить преследование. Помчались гонцы с приказом войскам: вернуться в крепость. Михаил Иванович не мог понять, почему отступили татары, и боялся военной хитрости противника. Может, думал он, крымский полководец хочет завлечь русские полки подальше от крепости?
После боя в шатре боярина Воротынского собрались воеводы обсудить сегодняшнее дело. Привели «языка», с окровавленным лицом, связанного, и стали допрашивать.