Корсары Мейна

Гладкий Виталий Дмитриевич

Что касается стражей порядка, то они старались не замечать, что плащи парижан стали гораздо шире и под ними прятался целый арсенал. Все делали вид, что ничего противозаконного не происходит, а когда начиналась кровопролитная стычка, полицейские предпочитали ретироваться в соседний квартал, где царили тишь, гладь и божья благодать.

Схватка завязалась нешуточная. Мазурики наседали, а юные дворяне храбро отмахивались. Папаша Тухлятина невозмутимо восседал за стойкой, держа наготове два заряженных пистолета. Он ждал, пока клиенты нарезвятся вволю. А иначе нельзя. Он, конечно, мог пресекать такие вещи в зародыше, но зачем? Отдых должен быть полноценным, а разве

истинный парижанин может считать его таковым без доброй драки? И потом, после подобных сражений остается много поломанной мебели и разбитых бутылок, за что драчуны платят втридорога.

Мишель де Граммон сносно владел шпагой. Отец приучал его к оружию с малых лет, едва Мишу крепко встал на ноги, а поскольку бравый офицер-гвардеец был одним из лучших фехтовальщиков в своем полку, то сын перенял от него много оригинальных ухваток. И после смерти отца юный Мишель не расставался со своим клинком; он даже на ночь укладывал его рядом с постелью. Ежедневно он подолгу упражнялся, часами отрабатывая различные фехтовальные приемы. Каждый дворянин должен был хорошо владеть холодным и огнестрельным оружием, потому как смута во Франции, то затихая, то разгораясь, словно пожар в летнем лесу, длилась многие годы, и часто жизнь человека зависела от одного-единственного удара шпагой.

Но уметь обращаться с холодным оружием и пускать его в ход по любому поводу – это не одно и то же. Мишель де Граммон никогда не отказывался подраться с кем-нибудь на дуэли. В основном это были такие же молодые, задиристые петушки из дворян, как и он сам. Но если другие юнцы не спешили без особой нужды хвататься за шпагу, то Мишель поступал с точностью до наоборот – он искал стычек, нахально провоцируя противников. На улице Могильщиков, где он жил, и в районах, к ней близких, Мишель де Граммон, несмотря на юные годы, уже считался бретёром.

Противник Мишелю попался из бывалых. Похоже, ему пришлось немного повоевать, и он был слишком высокого мнения о своей персоне: что такое какой-то юнец против закаленного вояки? Но дылда с дюссаком сильно ошибался. Мишель де Граммон был гибким, как лоза, и быстрым, словно ласка. Вскоре здоровяк понял, что был не прав и несколько переоценил свои возможности, но поздно – шпага юнца ударила его как молния, и бандит свалился на изрядно затоптанный и заплеванный пол.

И тут в таверне громыхнуло. Это Папаша Тухлятина, обеспокоенный схваткой, которая рисковала перейти в побоище, решил положить конец опасным игрищам и выстрелил в потолок.

– Всем стоять! – взревел хозяин таверны. – Успокойтесь, господа! Шпаги в ножны, мсье! Тибулен, это и тебя касается! – рявкнул он на мазурика, который решил воспользоваться моментом и намеревался атаковать Жюля. – Иначе получишь свинцовую примочку в лоб! Ты меня знаешь, я не шучу.

– Он убил Антуана, – угрюмо сказал Тибулен, указывая на Мишеля. – Антуан не только сводный брат Великого Кэзра, но еще и кагу. Мсье Жиго, тебе известны наши правила…

В таверне воцарилась напряженная тишина. Кто же не знает Великого Кэзра – короля нищих и воров Франции? Его резиденция находилась в самом знаменитом Дворе чудес, между улицами Кэр и Реомюр, рядом с кладбищем Невинных. Его заместители, так называемые кагу, собирали дань с нищих и воров каждой провинции Франции и каждого района Парижа. Кагу принимали в кланы новичков, давали им новые имена и следили за порядком на вверенных им территориях. Среди кагу было много бывших студиозов и отставных офицеров. Видимо, Антуан как раз и был из отставников.

– Что ж, это меняет дело, – немного поразмыслив, сказал Папаша Тухлятина. –

Они ваши. Я умываю руки.

После этих слов Мишель и его друзья мигом оказались в сверкающем кольце палашей, ножей и тесаков. Их окружили почти все посетители таверны. Некоторые держали в руках и пистолеты.

– Суд! – толпа произнесла это слово на едином дыхании. – На суд к Великому Кэзру!

– Господа! – обратился мсье Жиго к юным дворянам. – Великий Кэзр мудр, он рассудит по справедливости. Не нужно сопротивляться, иначе вы все умрете. А мне потом убирай…

Мишель де Граммон и его друзья затравленно огляделись по сторонам и вынуждены были признать, что все пути к бегству перекрыты.

– Ладно, ваша взяла… – мрачно сказал Мишель. – Но шпаги мы не отдадим!

– Это от вас и не требуется, – сказал Тибулен; похоже, в шайке, которая гуляла в таверне Папаши Тухлятины, он был за главного. – Только дайте слово, что не попытаетесь сбежать.

– Слово! – твердо сказал Мишель.

– Слово! – не без некоторого колебания повторили и остальные юные дворяне.

Они ни в коей мере не трусили, хотя перспектива встречи с Великим Кэзром все же вызывала трепет. Юнцы из обедневших дворянских семей, дети парижских улиц, они часто попадали в разные переделки, нередко смертельно опасные, поэтому за свою жизнь у них особого страха не было. В крайнем случае им придется умереть, но с оружием в руках, что считалось честью. Сорвиголовы безропотно последовали в окружении шайки бандитов и воров по направлению улицы Сен-Дени, откуда до Двора чудес рукой подать, а Папаша Тухлятина вызвал за свой счет гробовщика, чтобы предать тело кагу Антуана земле.

Он знал, что своим даже самым выдающимся товарищам обитатели Двора чудес пышных похорон с отпеванием не устраивают. В этом плане все они были философами и безбожниками: есть время жить, а есть – умирать. После нет ничего, пустота, поэтому стоит ли заботиться о бренных останках? Тем более что многие воры и бандиты кончали свою жизнь на виселице, после чего никаких церемоний не предполагалось. Зарыли в землю – и ладно. Похороны – это всегда нежелательные расходы, и не лучше ли оставить денежки в какой-нибудь таверне, чем тратить их на святош, бормочущих над гробом непонятную простому люду латынь.

Глава 2. Бурсак

– Сбегу! Ей-богу, сбегу! На кой ляд такая жизнь?! Чуть что – сразу на воздуси [8] … – так говорил своим приятелям бурсак [9] по имени Тимко Гармаш, почесывая изрядно посеченный розгами афедрон [10] .

– Прибежишь домой, а там батька сдерет с тебя три шкуры, – посмеивались бурсаки. – И снова вернет в коллегиум. Первый раз, что ли?

– Кто сказал, что я побегу домой?

8

Воздуси – наказание розгами, вымоченными в соленой воде, без скамьи, на весу, с помощью служителя.

9

Бурсак (от нем. Bursche) – парень, студент. Бурсой называлось общежитие при Киевском братском училище (с 1632 года – Киево-Могилянский коллегиум).

10

Афедрон – седалище, зад (устар.).