Корсары Николая Первого
Шрифт:
В результате в момент русского залпа «Леопард» оказался в крайне невыгодной позиции, уже подставив борт, но еще не имея возможности ввести в дело свою артиллерию. Да еще и сократил дистанцию почти на двадцать саженей, что позволило «Князю Варшавскому» ударить практически в упор.
Стоит признать, русские артиллеристы показали класс. Полдюжины дырок, проделанных в борту и надстройках ядрами не самого крупного калибра, и одно разбитое орудие… Неприятно, однако совсем не смертельно, даже не слишком опасно. Однако попадание в левое гребное колесо – это куда хуже, для парохода фактически паралич. Фрегат мгновенно потерял
Заработав на проходе всего одно практически безобидное попадание в надстройке и успев ответить из кормовых орудий, корвет лихо проскочил мимо противника, продолжая разворот, и, ловя развернувшимися парусами ветер, прошел за кормой британца. Теперь Беренсу противостоял лишь один противник.
Изначально расчет окрыленного первым успехом Беренса был прост, как гвоздь, и надежен, как удар кувалды. Орудия левого борта разряжены? Плевать! Все равно «Леопард» стопорит машину, иного варианта вернуть хоть какой-то контроль за фрегатом не просматривается. Значит, какое-то время он фактически выключен из боя, шансы дотянуться до наглого русского есть только у кормовых орудий, а это несерьезно. Стало быть, противник у него сейчас один.
Оставалось всего два варианта. Или заметно отставший от головного корабля британец будет выдерживать прежний курс, и тогда корвет, повернув, имеет шанс «обрезать» ему нос. В сторону противника смогут работать все орудия ранее не стрелявшего правого борта, а тот ответит разве что носовыми. Удачный продольный залп в упор вполне может нанести противнику серьезные повреждения, и дальнейший ход боя зависит исключительно от его результатов. Или сбежать, пользуясь форой, или добить, если очень повезет, или еще что.
Второй вариант – это если британцы начнут поворот. Тогда держать курс – и проскочить по носу или корме противника. Разумеется, обстрелять его не получится, орудия левого борта только что разряжены, но и он достанет «Князя» разве что из одного-двух орудий вне зависимости от того, куда повернет. Это вполне можно вытерпеть.
Беренс не учел лишь одного нюанса. Британский капитан не уступал ему ни в опыте, ни в тактическом мышлении. Скорее, даже превосходил – столько, сколько британский, не плавал ни один флот в мире. И возможные действия своего визави он просчитал мгновенно.
Хладнокровно дождавшись момента, когда корвет начал поворот, обозначив тем самым свои намерения, англичанин фактически зеркально его повторил, ложась на параллельный курс. Небольшое отставание он компенсировал лучшей маневренностью парохода, и в результате корабли встали борт о борт на «пистолетной» дистанции, после чего обменялись мнениями о происходящем.
Корпус «Князя Варшавского» задрожал от ударов. У русских оказалось больше орудий, англичане брали калибром. И, в принципе, обе стороны пытались обездвижить врага. Русские старались поразить огромное, неуклюжее гребное колесо, и это им вполне удалось. Все же кораблям со столь ярко выраженной уязвимостью клинч противопоказан. Но и британцы не остались в долгу.
Когда грот-мачта его корабля, не пережив удара ядра, начала медленно и величественно рушиться, Беренс не сдержался
Это был еще не конец. Без одной мачты корабль частично сохраняет ход и даже кое-как может маневрировать, однако на том сюрпризы британца не закончились. На борту «Одина» находился взвод морской пехоты, и капитан использовал этих людей наилучшим образом.
Когда-то давно, при Трафальгаре, французы применили тактическую новинку, стоившую жизни адмиралу Нельсону. На мачтах они расположили стрелков, которые ружейным огнем нанесли серьезный урон британским командам. Правда, решающей роли это не сыграло, но сейчас британцы, имея под рукой хорошо обученных стрелков, повторили сей прием, творчески его дополнив. У них было на борту изрядное количество стрелкового оружия, и каждый из морпехов имел в запасе три-четыре заряженных ружья. Шквал свинца будто жуткая метла прошелся по палубе корвета.
Беренс, как ни удивительно, сохранил хладнокровие. Учитывая, что он был мишенью номер один и получил сразу две пули, одну в плечо, а другую, вскользь, по ребрам, это само по себе удивительно, а он даже не выругался. Наверное, выложился полностью при виде падающей мачты. И, благодаря этому, он сумел сохранить управление кораблем, а матросы, несмотря на потери, видя командира, стоящего на мостике и спокойно отдающего приказы, не превратились в обычную толпу. Более того, Беренс даже всерьез подумывал о том, чтобы продолжить бой, но на мачтах британских кораблей уже суетились матросы. Еще немного – и они поднимут паруса и смогут дать ход. И Беренс сделал, пожалуй, наиболее правильный выбор – ушел, благо фора по времени у него имелась немалая.
В Петербурге его действия признали правильными, наградили орденом Святого Владимира третьей степени, и после лечения он получил под командование вожделенный линкор. Только вот адмиральского чина так и не дождался. Лишь выходя в отставку, он стал контр-адмиралом, что было, несомненно, весьма обидным. Так… подсластили пилюлю. И до конца жизни он считал, что подгадил ему папаша того мичмана, так и не узнав истинных причин высочайшего неудовольствия своей особой.
– Что будем делать, вашбродь?
Александр повернулся к Гребешкову, стараясь при этом сохранить бесстрастное выражение лица. Стоит признать, это было непросто – все же впервые в жизни он наблюдал настоящее морское сражение. Да еще и осознавал, что самым позорным образом, вместо того, чтобы быть в его гуще и исполнять свои непосредственные обязанности, позорно отсиживался на берегу. Тот факт, что эта ситуация явилась сочетанием приказа командира и стечения обстоятельств, в его глазах мало что менял.
Судя по реакции унтера, ему это вполне удалось. Ну, да и неудивительно, дядя, брат матери, служил в лейб-гвардии Измайловском полку, научил. Как он говорил, умение держать морду кирпичом для гвардейца первое дело. К слову, во время учебы пригодилось не раз – отцы-командиры обожали распекать нерадивых гардемаринов, а Александр был кем угодно, только не образцом дисциплины и прилежания.