Корсары Николая Первого
Шрифт:
Александр разочарованно вздохнул. На военном корабле их бы растащили уже, скрутили да дали линьков. Чтоб, значит, не буйствовали. Да и не дошло бы до этого, честно говоря – дисциплина все же там вбита в людей наглухо. А здесь и сейчас…
Команды для эскадры Верховцева набирались с бору по сосенке. Добровольцев, конечно, хватало, желающих отработать долги и заиметь монету-другую – тоже. Но попадались и такие вот, решившие, что море – хорошая замена каторге или подвалам Соловецкого монастыря. Варнаки, как есть варнаки. В прошлый раз тоже были проблемы, но после первого
– Отставить!
С каждым разом командный рык у Верховцева получался все лучше. «Петуха» он и так уже давненько не пускал, а сейчас, кажется, даже мачты содрогнулись. Оба драчуна аж подпрыгнули и повернулись к нему. Но если на лице молодого ясно читалось облегчение, то второй, тот, что с ножом, явно не понял еще, чем ему грозит ситуация и кто перед ним. Во всяком случае, демонстративно поигрывать своей железякой ему точно не стоило.
– Чего тебе, офицерик? Пошел отсю…
Он так и замер на полуслове, сведя глаза к переносице и ловя взглядом дуло револьвера, направленное ему точно в лоб.
– Брось нож.
А вот это Александр сказал зря. Слова будто выдернули матроса из оцепенения, и он, вместо того, чтобы начать думать головой, угрожающе шагнул вперед. И это было уже его ошибкой.
Убивать буяна Верховцев, конечно, не собирался. Во всяком случае, без веских к тому оснований, то есть в самом крайнем случае. Конечно, его никто не осудит, но и авторитета подобное вряд ли добавит. И потом, вот так, запросто, взять и пристрелить человека, с которым еще не так давно ел за одним столом… Александр не был закоренелым пиратом, которому что убить кого-то, что в гальюн сходить – разница незаметная. И пришло в голову понимание, что традиция матросам и офицерам питаться отдельно и вообще выдерживать дистанцию с подчиненными тоже не на пустом месте возникла.
Будь на месте лейтенанта по-настоящему опытный, возрастной офицер – проблемы не возникло бы в принципе. А сейчас авторитет у него был лишь среди тех, с кем Верховцеву приходилось идти в бой. Что же, придется исправлять упущение.
Никто даже не успел заметить, как ствол револьвера чуть качнулся вниз, но в следующий момент громыхнуло, вырвалось из ствола небольшое облачко дыма, и мгновение спустя раздался вопль. Все от неожиданности подались назад, и лишь Александр остался спокойным. Хотя одному Богу известно, чего это ему стоило.
Тяжелая свинцовая пуля ударила в ногу буяна чуть ниже колена. Стоит признать, ему повезло – кость она не задела. В ином случае, обладая внушительным калибром и сравнительно низкой скоростью, она бы эту самую кость раздробила. В нынешних условиях – гарантированная ампутация, а так – зарастет. Но зато кусок мяса изрядных размеров пуля вырвала, и теперь раненый выл, зажимая руками обильно кровоточащую рану, и весь мир для него сошелся в одной точке. Больно, очень, Александр ему даже посочувствовал немного.
Но сочувствие сочувствием, а дело делом. Подойдя к валяющемуся на палубе ножу, Верховцев
– Этого – перевязать – и на берег. Этому, – кивок в сторону молодого, – десять «горячих».
– За что…
Кто это сказал, Александр не понял, но явно не кандидат на поротую (слегка, больше для памяти) спину. Тот как раз был в полуобморочном состоянии – легко отделался. И не получил нож под ребра, и наказание невеликое, в походе за такое могут и под килем пару раз протащить. Верховцев хмуро оглядел замершую команду и почти ласково ответил:
– А за вас. За то, что допустили. За то, что не скрутили буянов сразу. За то, что капитану вмешиваться пришлось. Продолжать? Еще вопросы? Ну, я жду.
Молчание было ему ответом. Тишина, которую стоило бы назвать гробовой, если бы не легкий, едва слышный плеск волн. Даже раненый перестал выть. Никто не рискнул возражать капитану.
– Что здесь происходит? – из ведущего в трюм люка появилась голова артиллериста.
Гребешков мрачно огляделся, и это произвело впечатление, вполне сравнимое с револьвером Александрова. Унтера многие побаивались – все знали, что он на корабле правая рука командира и, случись что, на расправу скор. Даже Сафин, ныне повышенный до боцмана, вызывал опасения меньшие.
Гребешкову тут же объяснили, что и как. Он, выслушав, лишь плечами пожал:
– И чего все застыли? Капитана все слышали? Этому – линьков, второго – за борт.
– Но…
– Потому что, если вы его сейчас не перевяжете, он весь кровью истечет. Тогда он точно кроме как треску кормить ни для чего годен не будет, – с этими словами Гребешков неспешно развернулся и медленно, почти величественно, скрылся в трюме. И сразу же все завертелось…
Много позже, когда все спали, они вдвоем сидели в каюте капитана, и унтер степенно объяснял командиру:
– Ты пойми, Александр Александрович, это не гвардейский экипаж. Тут ведь как. Слабину дашь – моментально каждый станет про себя думать, что самый умный и что делать лучше всех знает. А в бою и походе так нельзя. Сам потонет и других за собой утянет.
– Да знаю я, – вздохнул лейтенант. – Просто… Они ведь свои, русские.
– Русский русскому, сам понимаешь, рознь. У нас вон купец на мостике стоит и фрегат в бой ведет, а другие на этом только деньги делают. Да и вообще, одни под картечью в атаку идут, а другие в ресторациях пьют да баб щупают. Ты бы с ними что сделал, а?
– На реях бы просушиться развесил. Чтоб проветрились.
– Вот и таких на реях вешать надо. Поверь, если бы ты его пристрелил, было бы проще. На острове, в одиночку он задумается, конечно, но его теперь еще домой везти… Нет, в следующий раз бей в лоб.
– Что про меня потомки скажут…
– Главное, знать ма-аленький секрет.
– Какой?
– Чтобы сохранить свое имя в веках, не забывайте вовремя пороть летописцев.
– Иваныч, а можно я тебе вопрос задам?
– Вроде и так постоянно спрашиваешь, – улыбнулся Гребешков. – Можно, конечно. Спрашивайте, вашбродь.