Коршун и горлица
Шрифт:
– Ты отойдешь, забудешь о Сандро, - неуверенно сказала Лючия, - первая любовь, дитя мое. Все забывают о ней.
Сарита покачала головой.
– Даже если и так, не об этом речь. Ты хочешь, чтобы я спала с мужчиной, убившим человека, которого я любила. Я скорее убью себя.
Лючия услышала твердую убежденность в голосе дочери.
– Но ведь ты должна была предвидеть это, - сказала она, - ты же знала, что случится, и все-таки ослушалась Тарика. Даже если бы он не хотел тебя, узнав правду, воспринял бы неповиновение Сандро как вызов.
– Сарита кивнула:
–
Господи, как можно объяснить слепую любовь, одержимые которой, подвергали себя такому риску? Как объяснить то, что они и жили-то только этими украденными моментами - моментами разделенной страсти?
– Помоги мне уйти отсюда, - повторила она.
Ее зеленые, как море, глаза наполнились мольбой.
– Пойди к нему и скажи, что я приду, но только тогда, когда погаснут костры. Скажи ему, что я вне себя от горя, и что я не могу показаться на улице, когда лагерь еще не спит.
– А когда он поймет, что я обманула его...
Фраза повисла в воздухе.
– Ты должна сказать ему, что я просила тебя оставить меня одну. Что я просила тебя прийти и приготовить меня через два часа. Будь с другими женщинами, дай им понять, что злишься на меня, но нисколько не сомневаешься в моем повиновении. Да и в самом деле, как может быть иначе?
Когда ты придешь сюда через два часа, то обнаружишь, что я сбежала. Все поверят, что ты ничего не знала.
Сарита понимала, что несмотря на этот план, она подвергает мать большому риску. Она знала также, что именно ее обвинит Тарик во всем случившемся.
Лючия была в замешательстве. Законы племени сидели в ней так крепко, что она не могла понять, как можно предпочесть короткое и дикое будущее судьбе, уготованной кланом. Но в Сарите всегда было нечто странное, нечто такое, что наводило на мысль, что она держится несколько отстраненно от племени. Теперь же она была взрослой женщиной. Лючия была убеждена, что если откажется помочь дочери, то Сарита все равно попытается покинуть лагерь до того, как Тарик пошлет за ней. Но без ее помощи не сможет выиграть время и исчезнуть до того, как на нее начнется охота. Если сейчас Лючия не поможет ей, то потом будет мучиться оттого, что предала дочь.
– Я помогу тебе, - сказала она наконец, - помогу, потому что не хочу, чтобы ты потом мучилась оттого, что твой план сорвался, а вовсе не потому, что думаю, что ты права.
Сарита встала и обняла мать.
– Я всегда любила тебя, - сказала Сарита.
Лючия улыбнулась и потрепала ее по плечу.
– Теперь я останусь совсем одна - и без мужа, и без ребенка. Я не узнаю внуков. Не могу понять, почему, но знаю, что ты не можешь остаться здесь.
Поэтому иди - я благословляю тебя. Возьми все деньги, что у нас есть, - она оторвалась от дочери и ушла.
Сарита постояла с минуту, осознавая степень самоотречения матери. Живя в племени, она будет стариться совсем одна, без родни, без близких, которые бы лелеяли и поддерживали ее. Конечно, о ней позаботятся, но она все равно будет чувствовать себя изгоем - женщиной без семьи.
И если Тарик захочет испортить ей жизнь,
Если он решит прийти сразу после ее побега, у нее не будет времени для того, чтобы скрыться.
Эта мысль не давала ей покоя. Чем скорее она уйдет, тем больше времени у нее будет. Она пойдет в Гранаду. Город достаточно большой для того, чтобы поглотить женщину, пока не утихнет погоня.
Сарита лихорадочно-быстро завернула в платок те небольшие пожитки, которые у нее были. Их скромные сбережения хранились под лавкой. Кража была неслыханным в племени делом, но все предпринимали предосторожности от чужих. Сарита вынула содержимое кошелька. Там было два золотых экю. Она не возьмет их. Это было маленькое наследство, которое оставил Эстабан матери.
Но там было еще двенадцать серебряных пенни, венецианский дукат и два флорина. Она взяла только пенни, потому что у нее возникло чувство, что иметь слишком много денег будет еще хуже, чем слишком мало. С грабителями ей сталкиваться не хотелось бы. Лучше всего для нее будет, если она смешается с толпой в самых бедных кварталах города и будет выглядеть, как их обитательница.
Если она привлечет к себе внимание, то очень скоро окажется на рынке рабов.
Люди были повсюду, поэтому она не может рисковать, выходя из фургона с переднего входа.
Полуденная драма и сознание того, что она должна продолжиться, породили атмосферу какого-то тайного волнения. Все бодрствовали, обычное спокойствие вечера было нарушено. Поэтому Сарита подошла к задней части фургона и осторожно отодвинула одну из досок. Когда-то, будучи ребенком, она таким образом избегала соглядатаев, желая на рассвете уйти с мальчишками на охоту. С тех пор она ни разу не делала этого. Доска легко поддалась; она бросила свой узел на землю и он с глухим стуком упал. Сарита прислушалась, поблизости, казалось, никого не было. Луна была яркой, а между фургоном и оливковой рощей был короткий пустой участок.
У Сариты засосало под ложечкой, когда она подошла к дырке. Она сделает это. Выбираясь из фургона, она порвала платье и расцарапала себе бедро, но через секунду уже была в роще. Лунный свет сработал и против и за нее, по крайней мере, она видела, что берег пуст. Не дыша, она прислонилась к дереву, ей едва верилось в то, что ее побег удался. Но кругом была тишина: слышался только шелест цикад и пение дрозда. Отдышавшись, Сарита прошла через рощу, огибая лагерь. Из лагеря доносились звуки музыки, смех и запахи съестного.
Все, такое знакомое, оставалось позади. На мгновение ее охватила паника. Через секунду она позволила себе увидеть Сандро таким, каким он был, стоя за скалами и таким, каким стал - недвижимым - в смерти.
Сарита бросилась на дорогу. Внизу лежал город, она повернулась к нему. Ей захотелось побежать, но она понимала, что, пока ее не преследуют, силы ей тратить не стоит.
Абул Хассан сперва не мог поверить такому совпадению. Они с Юсуфом были неподалеку от входа в оливковую рощу, когда на дорогу, освещенную луной, скользнула легкая фигурка в том самом ярко-оранжевом платье.