Шрифт:
I
В начале марта 1841 года я путешествовал по Корсике.
Нет ничего прекраснее и удобнее, чем путешествовать по Корсике: вы садитесь на судно в Тулоне и через двадцать часов вы — в Айяччо или через двадцать четыре — в Бастиа.
Там вы покупаете или нанимаете лошадь. С ночлегом и того проще: путешественник приезжает в деревню, проезжает вдоль всей главной улицы, выбирает подходящий дом и стучит в дверь. Через минуту на пороге появляется хозяин или хозяйка, приглашает путешественника войти, предлагает разделить с ним его ужин, целиком распоряжаться его кроватью,
О каком-либо вознаграждении не может быть и речи: хозяин выглядит оскорбленным при одном упоминании об этом. Если в доме прислуживает молодая девушка, ей можно предложить какой-нибудь шейный платок, с помощью которого она соорудит себе живописную прическу, когда пойдет на праздник Кальви или Корта. Если прислуга — мужчина, он с радостью примет кинжал или нож, которым он при встрече сможет убить своего врага.
Но при этом следует заранее осведомиться, не приходятся ли слуги, а это иногда случается, родственниками хозяину. Они ему помогают вести хозяйство, за что получают пищу, жилье и один или два пиастра в месяц.
И не верьте, что хозяева, которым прислуживают их внучатые племянники или кузены в седьмом колене, будут из-за этого хуже обслужены. Нет, ничего подобного: Корсика — это французский департамент, но Корсике еще очень далеко до того, чтобы стать Францией.
О воровстве не слышно разговоров, разбойников хватает, да, это так, но не следует путать одних с другими.
Смело отправляясь в Айяччо, в Бастиа с кошельком, набитым золотом, привязанным к ленчику [1] вашего седла, вы пересечете весь остров без тени беспокойства; но лучше не рискуйте проехать из Окканы в Левако, если у вас есть враг, который объявил вам вендетту, в этом случае я бы не поручился за вас уже на расстоянии двух лье.
1
Ленчик — деревянный остов седла. (Здесь и далее примеч. переводчика.)
Я был на Корсике, как уже говорил, в начале марта.
Я прибыл туда с острова Эльба, сошел на берег в Бастиа и купил лошадь.
Я посетил Корт и Айяччо и теперь осматривал окрестности Сартена.
В тот день я ехал из Сартена в Суллакаро.
Расстояние было небольшим, возможно, десять лье, из-за поворотов и главного отрога горного хребта, который формирует позвоночник всего острова и который предстояло пересечь, поэтому я взял проводника, боясь заблудиться в этих дебрях.
К пяти часам мы добрались до вершины холма, который возвышается над Олмето и Суллакаро.
Там мы остановились ненадолго.
— Где Ваша Милость желает остановиться? — спросил проводник.
Я посмотрел на селение, улицы которого хорошо просматривались, и оно показалось мне почти пустынным: лишь какие-то женщины изредка появлялись на улицах, но они быстро проходили, озираясь вокруг.
В силу установившихся правил гостеприимства, о которых упоминал, я мог выбирать из ста или ста двадцати домов, составляющих селение, я поискал глазами жилище, в котором мне было бы
2
Машикули — навесные бойницы.
Я впервые видел подобные домашние укрепления, но нужно сказать, что окрестности Сартена — местность, где царят законы вендетты.
— Вот и хорошо, — сказал мне проводник, посмотрев в направлении моей руки, — мы отправимся к мадам Савилья де Франчи. Ваша Милость, ей-богу же, сделала неплохой выбор, видно, что вы человек опытный.
Не забудем отметить, что в этом 86-м департаменте Франции постоянно разговаривали на итальянском языке.
— Но, — спросил я, — не будет ли это неприличным, что я хочу попросить пристанища у женщины? Если я правильно понял, этот дом принадлежит женщине.
— Конечно, — ответил он удивленно, — но что неприличного в этом находит Ваша Милость?
— Если эта женщина молода, — ответил я, движимый чувством приличия или, может быть, самолюбием парижанина, — то, если я переночую в ее доме, ведь это может ее скомпрометировать?
— Ее скомпрометировать? — повторил проводник, явно пытаясь понять смысл этого слова, которое я переделал на итальянский манер, с тем банальным апломбом, который присущ нам, французам, когда случается говорить на иностранном языке.
— Ну конечно! — продолжил я, начиная терять терпение. — Эта дама вдова, да?
— Да, Ваше Превосходительство.
— Ну и что, она примет у себя молодого мужчину?
В 1841 году мне было тридцать шесть с половиной лет, и я еще называл себя молодым человеком.
— Примет ли она молодого человека? — повторил проводник. — А какая ей, собственно, разница, молодой вы или старый?
Я понял, что ничего не добьюсь, если буду расспрашивать подобным образом.
— Сколько лет мадам Савилья? — спросил я.
— Сорок или около того.
— А! — откликнулся я скорее на свои собственные размышления. — Ну и замечательно. У нее, конечно, есть дети?
— Два сына, двое бравых молодых парней.
— Я их увижу?
— Вы увидите одного, того, который живет с ней.
— А другой?
— Другой живет в Париже.
— А сколько им лет?
— Двадцать один год.
— Обоим?
— Да, они братья-близнецы.
— А чем они занимаются?
— Тот, что в Париже, будет адвокатом.
— А другой?
— Другой будет корсиканцем.
— Ну-ну, — сказал я, находя ответ достаточно характерным, хотя он и был произнесен вполне естественным тоном, — ну хорошо, давайте отправимся в дом мадам Савилья де Франчи.
И мы отправились в дорогу.
Десять минут спустя мы вошли в селение.
В это время я заметил одну вещь, которую я не мог увидеть с вершины горы. Каждый дом был укреплен, как дом мадам Савилья, только без машикулей — бедность их владельцев, конечно, не позволяла им иметь такие роскошные укрепления, просто-напросто внутренние части окон были обшиты брусьями, чтобы пули не прошли через отверстия. В других домах окна были укреплены красным кирпичом.