Кортик. Бронзовая птица
Шрифт:
В шкафу Мишина полка вторая снизу. Вообще шкаф книжный, но он используется и под белье и под посуду. Другого шкафа у них нет.
Миша вытащил книги, подмел полку сапожной щеткой, покрыл газетой «Экономическая жизнь». Затем уселся на полу и, разбирая книги, начал их в порядке устанавливать.
Первым он поставил два тома энциклопедии Брокгауза и Ефрона. Это самые ценные книги. Если иметь все восемьдесят два тома, то и в школу ходить не надо: выучил весь словарь — вот и получил высшее образование.
За Брокгаузом становятся: «Мир приключений» в двух томах, собрание сочинений
А это что? Гм! Чарская… «Княжна Джаваха»… Слезливая девчоночья книга. Только переплет красивый. Нужно выменять ее у Славки на другую. Славка любит книги в красивых переплетах.
С книгой в руке Миша влез на подоконник и открыл окно. Шум и грохот улицы ворвались в комнату. Во все стороны расползалась громада разноэтажных зданий. Решетчатые железные балконы казались прилепленными к ним, как и тонкие пожарные лестницы. Москва-река вилась извилистой голубой лентой, перехваченной черными кольцами мостов. Золотой купол храма Спасителя сиял тысячью солнц, и за ним Кремль устремлял к небу верхушки своих башен.
Миша высунулся из окна и крикнул:
— Славка-а-а!..
В окне третьего этажа появился Слава — болезненный мальчик с бледным лицом и тонкими длинными пальцами.
Его дразнили «буржуем» за то, что он носил бант, играл на рояле и никогда не дрался. Его мать — певица, а отец — главный инженер фабрики имени Свердлова, той самой фабрики, где работают Мишина мама, Генкина тетка и многие жильцы этого дома. Фабрика долго стояла, а теперь готовится к пуску.
— Славка, — крикнул Миша, — давай меняться! — Он потряс книгой. Шикарная вещь! «Княжна Джаваха». Зачитаешься!
— У меня есть эта книга.
— Неважно. Смотри, какая обложечка! А? Ты мне дай «Овода».
— Нет!
— Потом сам попросишь, но уже не получишь…
— Ты когда во двор выйдешь? — спросил Слава.
— Скоро.
— Приходи к Генке, я буду у него.
— Ладно.
Миша слез с окна, поставил книгу на полку. Пусть постоит. Осенью в школе он ее обменяет.
Вот это книжечки! «Кожаный чулок», «Всадник без головы», «Восемьдесят тысяч верст под водой», «В дебрях Африки»… Ковбои, прерии, индейцы, мустанги…
Так. Теперь учебники: Киселев, Рыбкин, Краевич, Шапошников и Вальцев, Глезер и Петцольд… В прошлом году их редко приходилось открывать. В школе не было дров, в замерзших пальцах не держался мел. Ребята ходили туда из-за пустых, но горячих даровых щей.
Это была суровая голодная зима тысяча девятьсот двадцать первого года.
Миша уложил тетради, альбом с марками, циркуль с погнутой иглой, треугольник со стертыми делениями, транспортир. Потом, покосившись на мать, ощупал свой тайный сверток, спрятанный за связкой старых приложений к журналу «Нива».
Кортик на месте. Миша чувствовал сквозь
И вообще Антанта готовит новую войну. По всему видно.
Вот Никитский, наверное, убит. Или удрал за границу, как другие белые офицеры. Ножны остались у него, и тайна кортика никогда не откроется.
Миша задумался. Кто все-таки этот Филин, завскладом, Борькин отец? Не тот ли это Филин, о котором говорил ему Полевой? Он, кажется, из Ревска… Кажется… Миша несколько раз спрашивал об этом маму, но мама точно не знает, а вот Агриппина Тихоновна, Генкина тетка, как будто знает. Когда Миша спросил ее о Филине, она плюнула и сердито загудела: «Не знаю и знать не хочу! Дрянной человек». Больше ничего Агриппина Тихоновна не сказала, но, видно, что-то знает. Только говорить не хочет. Строгая женщина, высокая такая, полная. Все ее боятся, даже управдом. Он льстиво называет ее «наша обширнейшая Агриппина Тихоновна». К тому же «делегатка» — самая главная женщина на фабрике. Один только Генка ее не боится: чуть что начинает собираться обратно в Ревск. Ну, Агриппина Тихоновна сейчас же на попятную.
…Как же узнать все-таки про Филина? Не догадался он спросить у Полевого его имя-отчество!..
Миша вздохнул, закрыл шкаф и отправился к Генке.
17. ГЕНКА
Генка и Слава играли в шахматы. Доска с фигурами лежала на стуле. Слава стоял, Генка сидел на краю широкой кровати, покрытой стеганым одеялом, с высокой пирамидой подушек, доходившей своей верхушкой до маленькой иконки, висевшей под самым потолком.
Агриппина Тихоновна, Генкина тетка, раскатывала на столе тесто. Была, видимо, чем-то недовольна и сурово посмотрела на вошедшего в комнату Мишу.
— Где ты пропадал? — крикнул Генка. — Гляди, я сейчас сделаю Славке мат в три хода… Сейчас я его: айн, цвай, драй…
— «Цвай, драй»! — загудела Агриппина Тихоновна. — Слезай с кровати! Нашел место!
Генка сделал легкое движение, показывающее, что он слезает с кровати.
— Не ерзай, а слезай! Кому говорю?
Агриппина Тихоновна начала яростно раскатывать тесто, потом снова загудела:
— Стыд и срам! Взрослый парень, а туда же — капусту изрезал, вилок испортил! Отвечай: зачем изрезал?
— Кочерыжку доставал. Она вам все равно ни к чему.
— Так не мог ты, дурная твоя голова, осторожно резать? Вилок я на голубцы приготовила, а ты весь лист испортил.
— Голубцы, тетя, — лениво ответил Генка, обдумывая ход, — голубцы, тетя, — это мещанский предрассудок. Мы не какие-нибудь нэпманы, чтобы голубцы есть. И потом, какие же это голубцы с пшенной кашей? Были бы хоть с мясом.
— Ты меня еще будешь учить!
— Честное слово, тетя, я вам удивляюсь, — продолжал разглагольствовать Генка, не отрывая глаз от шахмат. — Вы, можно сказать, такой видный человек, а волнуетесь из-за какой-то несчастной кочерыжки.