Кортни. 1-13
Шрифт:
Получив от губернатора колонии сообщение о начавшемся восстании и нападениях на изолированные аванпосты вдоль предполагаемого маршрута железной дороги, командир КАС, полковник Пенрод Баллантайн, с раздражением заметил:
— Что ж, полагаю, придется задать им хорошую взбучку.
И тут же, не тратя времени даром, поручил заняться этим расквартированному в Найроби 3-му батальону.
Будь у него возможность выбора, Леон Кортни провел бы этот день иначе. Среди его знакомых была некая молодая леди, мужа которой недавно задрал разъяренный лев, причем случилась трагедия на их кофейном поле, шамбе, в нескольких милях от новой столицы колонии, Найроби. Зная Леона как бесстрашного всадника и прекрасного
По прошествии некоторого времени, когда вдова, как предполагалось, оправилась от первого, самого острого шока потери, Леон, оседлав коня, отправился в шамбу, дабы самолично засвидетельствовать неизменное почтение и выразить приличествующее случаю соболезнование. Молодая леди, что стало для него приятным сюрпризом, пережила утрату с достойной уважения стойкостью, а траурное платье лишь подчеркивало ее очарование — среди знакомых Леону дам, пожалуй, не было особы столь притягательной и соблазнительной.
Едва взглянув на статного юношу — в перетянутом ремнями мундире, фетровой шляпе с полковой эмблемой (лев и слоновый бивень), в начищенных до блеска сапогах, — Верити О'Хирн, так звали молодую женщину, увидела в миловидных чертах и ясных, прямодушных глазах невинность и пыл, всколыхнувшие в ней некий женский инстинкт, который она поначалу приняла за материнский. На широкой тенистой веранде был подан чай и сандвичи с острой соленой пастой «Джентльмен релиш». В присутствии хозяйки Леон смущался и робел, но вдова проявила великодушие, умело втягивала гостя в разговор, а мягкий ирландский акцент лишь добавлял ей очарования. Час пролетел незаметно. Когда он поднялся, хозяйка вышла с ним на крыльцо и подала на прощание руку.
— Пожалуйста, лейтенант Кортни, заходите еще, если будете поблизости. Одиночество порой становится таким тяжким бременем.
Ее негромкий низкий голос ласкал слух, а ладошка была нежная, как шелк.
Обязанности младшего офицера многочисленны и нелегки, так что ответить на приглашение Леон смог только через две недели. Когда с чаем и сандвичами покончили, хозяйка повела гостя в дом — показать охотничьи трофеи мужа, которые она желала бы продать.
— Супруг, к сожалению, оставил меня в стесненных обстоятельствах, и я принуждена искать на них покупателей. Я надеялась, что вы, как человек военный, быть может, просветите меня в отношении их стоимости.
— Буду счастлив, миссис О'Хирн, оказать вам любую помощь.
— Вы так добры. Я уже чувствую, что вы — мой друг и что я могу полностью вам доверять.
Слов для ответа не нашлось — Леон лишь смотрел в большие голубые глаза, поскольку к тому времени был полностью во власти ее чар.
— Могу ли я называть вас Леоном? — спросила вдова и, прежде чем он успел открыть рот, разразилась рыданиями. — О Леон! Я так несчастна и одинока.
С этими словами она упала в его объятия.
Он прижал вдову к груди — поскольку иначе ее было не успокоить. Миссис О'Хирн оказалась легкой как перышко, и ее прелестная головка так уютно устроилась на его плече. Потом Леон не раз пытался воссоздать в памяти дальнейшие события, но все смешалось в захлестнувшем его восторге. Он даже не помнил, как они оказались в ее комнате с большой железной кроватью, на пуховом матрасе которой молодая вдова открыла для него двери рая и навсегда повернула ту ось, вокруг которой вращалась жизнь юного лейтенанта.
Вот и теперь, по прошествии нескольких месяцев, ведя
Замыкавший левый фланг сержант Маниоро негромко прищелкнул языком, и Леон, вырванный этим сигналом из будуара Верити, замер от неожиданности. Отдавшись грезам, он совершенно забыл о деле. Нервы мгновенно напряглись, как леса, натянутая крупным марлином, ушедшим резко в глубь синих вод пролива Пемба. Он поднял правую руку, приказывая остановиться, и шеренга аскари тоже замерла. Леон скосил глаз в сторону сержанта.
Имевший у масаи звание воина, морани, Маниоро являл собой прекрасный образчик этого гордого племени — высокий, за шесть футов, сухощавый и стройный, как тореадор, он и форму, хаки и феску с кисточкой, носил с изяществом и щегольством африканского воина.
Поймав взгляд Леона, сержант кивком указал вверх.
Подняв голову, лейтенант увидел двух стервятников, крыло в крыло круживших над крышами бома, усадьбы комиссара округа Ниомби.
— Вот дерьмо! — выругался шепотом Леон.
Беды он не ждал — очаг восстания, если верить последним сообщениям, находился примерно в семидесяти милях к западу, тогда как британский аванпост располагался во владениях масаи, за пределами территорий, традиционно считавшихся землями нанди. Поставленная перед Леоном задача сводилась к тому, чтобы силами отряда обеспечить охрану представительства, если пламя мятежа перекинется через племенные границы. Похоже, именно это и случилось.
Окружным комиссионером в Ниомби был Хью Тервей. Леон познакомился с ним и его женой перед Рождеством, на балу в «Клубе поселенцев» в Найроби. Будучи года на три или четыре старше Леона, Тервей управлял территорией размером с Шотландию. Хью заслуженно пользовался репутацией человека солидного и вряд ли позволил бы кучке разбушевавшихся дикарей захватить себя врасплох. Тем не менее кружившие над бома стервятники не предвещали ничего хорошего.
Леон махнул рукой — заряжай! — и затворы щелкнули, загоняя патроны 303-го калибра в патронник длинноствольных «ли-энфилдов». Еще один сигнал — и отряд осторожно двинулся вперед рассыпным строем.
Всего две птицы, подумал Леон. Может, просто отбились от стаи. Случись что-нибудь, собралась бы вся… Впереди шумно захлопали крылья, и из-за соседней полосы банановых деревьев поднялся еще один стервятник. По спине прошел холодок. Если эти твари сели, значит, где-то рядом пожива. Мертвечина.
Он снова поднял руку — стой! Ткнул пальцем в Маниоро — тот кивнул — и двинулся дальше один. Сержант последовал за ним. И хотя крался лейтенант осторожно, практически бесшумно, он все равно потревожил еще нескольких падальщиков. В одиночку и парами, хлопая тяжелыми крыльями, поднимались они в голубое небо, присоединяясь к кружащим в вышине собратьям.
Выступив из-за последнего дерева, Леон снова остановился у края открытого плаца. Впереди блестели под солнцем сложенные из кирпича-сырца и обмазанные известью стены бомы. Передняя дверь главного здания распахнута настежь. На веранде и на плацу обломки мебели, мусор, бумажки — свидетельства разграбления.
Хью Тервей и его жена, Хелен, лежали распластавшись посреди двора, оба раздетые догола. Рядом их пятилетняя дочь. Девочку закололи ассегаем, коротким копьем с широким лезвием. Ей хватило одного удара в грудь. Кровь вытекла из тела через страшную рану, и кожа под яркими солнечными лучами казалась белой, как соль. Родителей распяли, загнав в руки и ноги заостренные деревянные колышки.