Кортни. 1-13
Шрифт:
Слева от него граф Отто махнул рукой. Жест был понятен без слов, и Леон осторожно подал рычаг вперед. За спиной у него от травянистой полосы оторвался хвостовой стабилизатор, и «Шмель» побежал еще быстрее. Отто еще только подал другой сигнал, а Леон уже тянул рычаг на себя. Колеса пару раз наскочили на неровности, аэроплан подпрыгнул и больше не стал опускаться. Ощутив отрыв, Леон поднял нос и выровнял его с линией горизонта. Теперь они набирали высоту. Он выглянул — земля уходила вниз. Он летел! Сам! Без посторонней помощи! Только его руки держали рычаги. Только его ноги стояли на направляющих педалях направляющих рулей. Он летел!
Граф одобрительно кивнул и жестами попросил закончить
Мирбах снова кивнул и, наклонившись, прокричал:
— Некоторые рождаются для неба, с ветром в волосах и звездами в глазах! Похоже, Кортни, вы один из нас.
Сделав над полем широкий круг, Леон стал заходить на посадку. Сбрасывать скорость и одновременно снижаться он еще не научился, и вместо того чтобы поднять нос и дать аэроплану пойти вниз под собственным весом, опустил его. Машина нырнула к земле, еще налету ударилась о полосу и подскочила, как воздушный шарик. Пришлось дать газу, набрать высоту и идти на второй круг.
Граф рассмеялся.
— Вам еще многому предстоит научиться, Кортни. Попробуйте повторить.
Вторая попытка удалась лучше. Поскольку плоскости у «Шмеля» были широкие, посадочная скорость была невелика. Аэроплан пролетел над оградой на высоте в тридцать футов и со скоростью в сорок узлов. Над полосой Леон задрал нос, но посадка все равно получилась жесткая, и у него щелкнули зубы. Тем не менее на этот раз аэроплан не подпрыгнул и остался на земле. Отто снова рассмеялся.
— Хорошо! Намного лучше! Давайте еще.
Ощущение уверенности уже пришло к нему и теперь только крепло. Еще трижды Леон сажал «Шмеля», каждый раз превосходя предыдущую попытку, и последняя получилась просто идеальной, с одновременным касанием земли сразу тремя колесами.
— Отлично! — крикнул граф. — А теперь в ангар!
У Леона кружилась голова. Первый день обучения — и такой успех! Настоящий триумф! А ведь впереди еще много дней.
Он развернул «Шмеля» перед ангаром и собирался перекрыть подачу топлива, но граф покачал головой:
— Нет! Я выхожу, вы остаетесь.
— Как это? Не понимаю, — удивился Леон. — Хотите, чтобы я что-то еще сделал?
— Я обещал научить вас летать и научил. Вперед, Кортни. Лети. Получится или нет, вернетесь вы или разобьетесь — мне все равно.
Граф перебрался через бортик, спустился по стремянке и ушел, оставив Леона одного. Три часа учебной практики, много это или мало? Готов ли он к самостоятельному полету?
Сомнения не уходили, и все же он справился с ними и, сделав над собой усилие, взялся за ручку дросселя. Аэроплан тронулся с места, а Леон вдруг понял, что все наставления и инструкции вылетели из головы, что он совершенно не помнит, что, как и в какой последовательности делать. Подгоняемый ветром, «Шмель» побежал по полосе. Скорость росла постепенно, аэроплан все бежал и бежал, и Леону удалось поднять его в воздух буквально за считанные секунды до столкновения с ограждением. Колеса разминулись с забором на три фута, но он все-таки летел! Бросив взгляд через плечо, Леон увидел графа — тот стоял перед ангаром и, похоже, умирал от смеха.
— Какое своеобразное чувство юмора, — пробормотал под нос Леон. — Ранить парочку буйволов, послать на смерть новичка. И все ради собственного удовольствия. Только бы посмеяться.
Он покачал головой, но в следующее мгновение от злости не осталось и следа, потому что он летел, летел сам, без посторонней помощи, и весь мир принадлежал ему.
Небо было чистое и ясное, за исключением серебристого облачка, висевшего так близко,
— Так вот чем занимаются ангелы! — воскликнул он. — Вот как проводят время боги! Играют с тучками.
После очередного поворота аэроплан врезался в облако, и Леон на пару секунд ослеп, оказавшись в белесом тумане, а уже в следующее мгновение они со «Шмелем» вырвались к солнечному свету. Он рассмеялся — счастливо, от души — и бросил машину вниз. Земля устремилась навстречу, огромное бурое пространство. Он вышел из пике, едва не задев колесами макушки деревьев. Впереди открылась широкая безлесная пустошь, равнина Атхи, и Леон опустился еще ниже. Теперь он несся на высоте тридцать футов со скоростью около ста миль в час. Под колесами в ужасе разбегались стада животных. В одном месте «Шмель» едва не задел правым крылом голову мчавшегося во весь опор жирафа.
Леон поднялся выше и повернул к холмам Нгонг, за которыми виднелись тростниковые крыши Тандала-Кэмп. Опустившись пониже, он пронесся над головами парочки африканцев, взиравших на него в немом изумлении. Это были Маниоро и Лойкот. Леон перегнулся через бортик, помахал им, и масаи, узнав его, радостно запрыгали и завопили.
Он искал среди них белое лицо — не любое, но одно, особенное, — и, не найдя, испытал острое разочарование и повернул к посадочной полосе. «Шмель» скользил над вершинами холмов, когда Леон заметил впереди, почти на линии горизонта, серую кобылу. Ту, на которой Ева обычно выезжала. А потом он увидел и ее саму — в широкополой соломенной шляпе и ярко-желтой блузе. На приближающийся аэроплан она смотрела спокойно, без каких-либо признаков волнения.
«Ну конечно, — подумал Леон, — она ведь не знает, что это я. Думает, это граф». Он сорвал очки и свесился над бортом кабины. «Шмель» летел так низко, что Леон уловил момент, когда она узнала его. Ева сорвала шляпу и рассмеялась. Смеха Леон, конечно, не услышал, зато увидел блеск улыбки. Аэроплан пронесся так низко, что испуганная лошадь поднялась на дыбы и закинула в тревоге голову. Ему даже показалось, что он различил цвет глаз Евы.
Леон обернулся. Она все еще махала шляпой. Как жаль, что Евы нет здесь, рядом, в кабине. Ему хотелось чувствовать ее близость, хотелось касаться ее. Он вспомнил вдруг про блокнот, которым пользовался иногда граф. Рядом с ящичком висел на шнурке карандаш. Держа блокнот на колене, Леон быстро написал: «Полетите со мной на Лонсоньо? Баджер». Он вырвал страничку, сложил ее в несколько раз и, порывшись в «бардачке», нашел моток алых сигнальных ленточек, длиной в шесть футов каждая. На одном конце ленты крепилось свинцовое грузило размером с мушкетную пулю, на другом имелся кармашек на пуговице. Леон положил записку в кармашек, застегнул его на пуговицу и развернул аэроплан.
Ева все еще была на холме, только теперь в седле. Увидев, что «Шмель» возвращается, она привстала на стременах. Рассчитав момент, Леон бросил ленточку, и она, развернувшись во всю длину, затрепетала на ветру. Он еще успел заметить, как Ева, повернув лошадь, устремилась за алой змейкой.
Спеша вернуться к холму, Леон заложил крутой вираж. Ева уже нашла ленту и, торопливо спешившись, достала из кармашка записку, прочла и замахала обеими руками. Ее зубы блеснули в улыбке.
Объявленный фон Мирбахом пикник с катанием на аэроплане постепенно набирал популярность и замахивался на звание главного события в истории колонии, грозя отодвинуть в тень прибытие первого поезда с побережья и даже визит бывшего президента Соединенных Штатов Америки Теодора Рузвельта.