Коса — пока роса

Маканин Владимир Семенович

Старческая хрипотца... Алабин тотчас узнал по голосу Михеевну — ту каргу, что помогала убирать у них на даче.

— Юг или не юг — не знаю, поедем ли, — продолжала Аня. — Работы ему уже опять подбросили. А Антон, я же говорю, трудяга. Трудоголик...

Аня, похоже, вышла проводить Михеевну за калитку — Петр Петрович хорошо видел их за боярышником. Приостановились.

— Мужья — люди боевые! — Старуха хрипато засмеялась. И добавила: — Иди, Анечка, спать. Ночь уже! Иди, иди.

— Да светло же. Луна.

Старуха прошла вперед. Аня смотрела ей вслед. Чуть приопущен

милый ее подбородок... Куда она сейчас смотрит? Что можно видеть таким кротким взглядом?

А когда Петр Петрович две, буквально две секунды спустя куст боярышника обогнул, обошел, почти оббежал — Ани там не было. Оказалось, что именно Аня ушла, шурша травой... Как он мог обмануться?.. Старуха стояла, а Ани не было.

Алабин даже передернул плечами от столь неожиданной ночной ошибки.

Но было опять же ему на руку, что он сам увидел, как они разошлись... Она дома... Она одна... Алабин обошел дачу проулком, не упуская из виду ее блеклого окна. Ночь продолжалась.

Ее оконце погасло, вспыхнуло и через минуту-другую вновь погасло — уже как бы на всю оставшуюся ночь. (На всю ли? — подумал Алабин.) Он ждал. Он дал ей уснуть... Уснуть крепко...

Теперь с пониманием и с выгодой для себя (правильнее сказать, с радостью для себя) он мог отнестись к острой ночной ситуации... С пониманием (и с радостью для себя!) мог отнестись к Аниной женской заброшенности, к ее одинокости из ночи в ночь — и соответственно — к ее страстному ожиданию позднего возвращения мужа.

Час ночи... Два... Конечно, очень может быть, что Аня, едва заслышав в своей спальне шаги (или скрип... деревянный отзвук постели, на которую к ней Алабин едва присядет), тотчас подымет недоуменный крик или вопль... И ничего, кроме конфуза... И бегство... Но если миг выбран точно... Если ночь за ночью она ждет ласки... И если ты решишься занять его не пригретое пока что место... Ночь сама и распорядится... Лунная! Чуткая ночь!.. Охладевший муж, конечно же, может вдруг вернуться среди этой же ночи. Но если его на полтора-два часа опередить, то свое получишь... Риск?.. Разумеется.

Так Алабин сам с собой рассуждал. Подбадривает ровная мысль!

Он приоткрыл их калитку. Скрип-скрип... Обошел небогатую дачку с северной стороны. Со стороны веранды, как всегда, дачная дверь проста... Открыл.

Прислушался.

Он знал по расположению окон, где вход в спальню... где ее постель... Как тихо! Ну?.. Минут десять сверх Алабин еще выждал... Волнуясь. Пора?..

Аня не сомневалась, что рядом с ней тот... Долгожданный!.. Она вся затрепетала в его руках... Алабин вошел в нее сразу, но куда вернее сказать неправильное она в него, — так сильно, остро было ее заждавшееся желание. И даже слишком... Слишком стремительно для полноценной чувственности! Что-то она бормотала, захлебываясь в словах... И билась, билась, как рыба на песке, в полушаге от воды.

И вдруг все куда-то обрушилось. И Аня вырвалась. Да, да, почуяв обман и чужое тело...

— А?.. Что?.. Кто это?

Она

вырвалась из его рук. Смолкла... Лежала, отодвинувшись в самый угол постели. Такое бывает и после любви — заждавшаяся женщина неистовствует, колотится, дергается, а через две всего минуты, опустошенная, отключается. Как в обмороке.

Алабин выдержал паузу.

А потом заговорил... Мол, сам не знаю, где я и как это я здесь... Мол, неужели перепутал дачи. (Вздор, конечно... Легенда... Хотя словесный вздор легализует якобы ошибку. Дело здесь проверенное... Однако он так мало получил... Секунду-две. Все слишком быстро. Пронеслось мимо!)

Но едва Алабин коснулся ее снова... чтобы успокоить хотя бы... Аня сразу и резко отдернулась в сторону. И включила ночничок.

— Уйдите!.. Уходите! — вырвалось у нее.

Но не громко. А как-то приглушенно. Ее, как ни странно, испугал не чужой мужчина (хотя, конечно, испугал) — ее испугал фантом — отсутствие мужа... Была так уверена, что он здесь! Она, кажется, даже искала его. Выглядывала мужа по темным углам. Растерянно... Где он, любимый?.. Слишком долго его хотела и ждала.

И наконец тихо заплакала. Без слов.

Закрыла плачущее лицо ладонями и всхлипывала. И так горько гнулись нежно прочерченные честные губы... И главное — этот ее трепет. И эта ранимость, отчего Петр Петрович Алабин тотчас услышал знакомую ему по жизни боль. И стыд.

Так и было. Петр Петрович встал, оделся... А молоденькая женщина, эта Аня, не стала ни попрекать, ни сомневаться в его версии (ключи, мол, на верандах у всех одинаковы) — она только плакала по-детски, и все... И весь край простыни в ее слезах-соплях.

— Ну вот еще новость... Чего ж плакать! — выдавил из себя старый Алабин. (Смущен был.)

Петр Петрович Алабин даже заворчал:

— Бывают ошибки... Бывают в жизни ошибки. Я же тоже ошибся.

Он уже и голосом, и интонацией каялся. И, если считать, повинился уже в третий раз... Она отняла от заплаканного лица ладони.

— Я... Никогда... Я...

Вот первое, что она, всхлипывая, сказала... Сказала, что у нее не было других мужчин, кроме мужа. Он у нее красивый. А она не очень. Но зато она всегда думала, что она ему верная. Не изменяла... Она этим гордилась. У нее был единственный!.. единственный мужчина...

— Ну-ну. Какая ж тут измена, — сказал Алабин с досадой.

Знал же! знал, что самый неподходящий для него тип женщины!.. А как жалко всхлипывает!.. Однако ладно... Женщина плачет, как дождь землю кропит.

— Я... Я всегда думала... Я... Никогда...

— Ну-ну. Не измена же, а ошибка! — перебил он. — Никакая не измена! Считайте, что меня не было. Совсем не было!

Он уже резким тоном посоветовал ей:

— Считайте, что я — сон. Приснился — и вот уже ничего нет.

Необходимо было успокоить... Такая с горя могла и мужу покаяться. Необходимо было около нее посидеть. Нет-нет, не трогать, не касаться (тем более не уговаривать повторно на близость, совсем не тот случай!). Но хотя бы посидеть с ней рядом, приласкать словом, мягкой шуткой... пусть поплачет. Он ли не знал женщин...