Кошачья история

Подольский Наль Лазаревич

В первый миг я не понял, что произошло. Почему-то удар бульдозера о постамент я почувствовал на себе, как толчок по ногам, и увидел, как изваяние и постамент медленно приподнимаются над землей, а потом уже ощутил боль в ушах и грохот взрыва.

Наступила полная тишина. Я подумал, что оглушен -- нет, отчетливо слышался плеск прибоя.

Постамент и сфинкс исчезли, а бульдозер стоял, покосившись, мотор у него заглох.

По счастливой случайности бульдозерист атаковал сфинкса со стороны зрителей, иначе бы нам не поздоровилось от обломков камней. Взрыв случился перед ножом бульдозера -- его покарежило, но литая масса

металла приняла на себя основную силу взрыва, и машина осталась целой. Бульдозерист отделался несколькими царапинами от осколков лобового стекла и легкой контузией.

На месте сфинкса возникла воронка. Она сразу наполнилась водой, и из нее бил небольшой фонтан.

Солдаты, спеша и мешая друг другу, прилаживали к поврежденному бульдозеру трос, чтобы оттащить его в сторону.

Вода быстро разливалась по котловану. Становясь мутно-серой, она пузырилась, раздавалось шипение, везде вздымались маленькие фонтанчики, в воздухе повис едкий запах.

– - Смотрите! Смотрите, что вы наделали! Радуйтесь! -вопил Одуванчик с перекошенным от злости лицом, с выпученными глазами, показывая пальцем на полковника.
– - Вы заразите все море! Весь Крым! Всех! Всех!

Публика явно прислушивалась к бесноватым речам Одуванчика, и полковник не мог оставить их без ответа:

– - Вам, Лаврентий Сысоевич, как учителю химии, нужно знать, что обожженный известняк называется негашеной известью. А сейчас происходит процесс гашения: окончательная и полная дезинфекция! -- произнес полковник слегка раздраженно, обращаясь не столько к Одуванчику, сколько к толпе, и направился к своей волге.

Зрители стали расходиться. Только несколько человек оставались до тех пор, пока не наполнился котлован, и на месте пустоши не образовалось мелководное озеро с мутной водой.

Погода портилась. По небу неслись низкие тяжелые тучи, у берега слышалось пение ветра, море покрылось сплошь белыми гребнями, и волны уже иногда перехлестывали через узкую полоску суши между морем и пустошью.

Ночью шторм разошелся по-настоящему. Когда наутро, надевши плащ, я пошел к пустоши, вернее к тому месту, где раньше была пустошь, перемычку уже размыло, и над бывшими владениями кошачьего сфинкса раскинулся новый морской залив.

21

С культурой шестьсот шестнадцать дробь два было поконченол, и не будь полковник так дьявольски педантичен, он открыл бы город немедленно. Но куда там! Жителям объявили, что карантин снимут лишь после проведения контрольных анализов. Ребристый кузов машины-лаборатории непрерывно мелькал в разных концах города и в степи, и казалось, эта машина может существовать одновременно в нескольких разных местах.

Отношение к сфинксу стало суеверным. Конец его воспринимали трагически (хотя, собственно, какая разница -быть взорванным или снесенным бульдозером) и даже почти как сознательное самоубийство изваяния. Говорили -- не стоило его трогать, какой там вирус на камне, и недаром Лаврентий Сысоевич пытался его защитить, а он-то всегда знает, чего нельзя делать, да и как же иначе, раз он учитель. И коль скоро кончина сфинкса окрасилась суеверием, чисто практический вопрос -- откуда взялась взрывчатка -- никого уже не волновал.

Крестовского занимал, напротив, исключительно этот вопрос, по крайней мере, так мне тогда представлялось. Он с энергией взялся за расследование.

Конечно, от него после взрыва все ждали решительных действий,

но той прыти, которую он проявил, никто предсказать не мог. Ни много, ни мало, он взял, да и обыскал дом Одуванчика и его кабинет в школе. И проделал это не кое-как, а в точности по букве закона, с понятыми и ордером на обыск. В городе такого не видывали, а Одуванчик, к тому же, за время карантина снискал всеобщее уважение, так что прокурор поначалу никак не подписывал ордер, но сдался, не умея противостоять напористости майора.

Я был приглашен в понятые, о чем получил заранее уведомление на официальном бланке.

В нгазначенный час, подходя к одуванчикову жилищу, я нагнал редактора.

– - Кого я вижу... -- сказал он уныло и протянул мне руку,ай-ай-ай, это что же такое творится... прямо-таки уголовщина.

Крестовского еще не было, и мы ждали его на улице.

– - Вот ведь какой человек,-- растерянно причитал редактор,совался всюду, вынюхивал, вот и допрыгался... Я вам даже вот что скажу,-- изогнув по спирали свой каучуковый торс, он склонился ко мне,-- из-за него все случилось, из-за него! Не лез бы куда не надо, никакого и карантина бы не было!

– - Ну уж, сейчас вы чепуху выдумываете!
– - я разозлился, ибо и сам подсознательно верил в эту нелепицу.

– - Кошки ему мешали, войну с ними затеял -- где же такое видано? Они, может, к нам от господа бога представлены!

Он отстранился и ласково меня оглядел.

– - Это я пошутил,-- он покивал головой, как игрушечный ослик,-- бога нет...

Обыск в доме Одуванчика не дал ничего. Сержант и ефрейтор работали молча и с поразительной ловкостью. Все, к чему они прикасались, просматривалось мгновенно и укладывалось на место в прежнем порядке. Я недоумевал, когда Крестовский успел их так выдрессировать -- ведь обыск был событием исключительным -- и даже спросил у майора об этом, но он неопределенно пожал плечами:

– - Входит в профессиональную подготовку...

Одуванчик воспринял вторжение спокойно и взглянул на ордер лишь мельком. Правда, со мной и с редактором он разговаривал нормально, а с майором -- по-шутовскому предупредительно, и в открытую намекал, что тот повредился в уме. Когда мы от скуки начали пить коньяк, обнаружившийся в полевой сумке Крестовского, по его предложению Одуванчик присоединился к нам и принес рюмки, причем в свою каждый раз подливал валерьянку.

Обыск в школе происходил иначе, вовсе не по-домашнему. Майор сразу взял другой, официальный тон и, задавая вопросы, вел протокол, а потом дал его подписать Одуванчику.

Для начала Одуванчик отказался отпереть школу, утверждая, что для обыска в учреждении требуется санкция директора. В ответ Крестовский спросил, знаком ли Одуванчик с директорской подписью -- оказалось, она уже имелась в углу ордера.

В химическом кабинете майор нашел все, что искал. Прежде всего была изъята еще одна бомба, то есть точно такой же ящик, на каком я однажды катался в одуванчиковом мотоцикле.

Потом майор стал допытываться, чего и по скольку Одуванчик клал во взрывчатку, и прежде, чем тот сообразил, что к чему, приставил сержанта взвешивать остатки химикалиев из пакетов и банок. Тут Одуванчик начал спорить, кричать и брызгать слюной -- выходило, что истратил он всяких веществ не меньше, чем на три бомбы -- но протокол все-таки подписал. Пакеты и банки на всякий случай были арестованы.