Кошачья Свара. Мадрид, 1936

Мендоса Эдуардо

Он дернул шнур звонка и сказал вошедшему дворецкому:

– Хулиан, этот сеньор останется у нас обедать. И пусть эти картины вернут на место - только очень, очень осторожно. Пожалуй, будет лучше, если я сам за этим присмотрю. Гильермо, проводи нашего друга.

В напряженном молчании они покинули кабинет герцога. Чтобы разрядить обстановку, Энтони решил высказаться напрямую.

– Сожалею, что вынужден был вас разочаровать, - сказал он.

Юный Гильермо окинул его враждебным взглядом.

– Разумеется, - ответил он, - я был разочарован,

но не по той причине, о которой вы подумали. Я и не собирался покидать страну. Наоборот, сейчас самое время занять свое место и поднять оружие. Мы не можем оставить Испанию в руках этих мерзавцев. Но мне бы хотелось, чтобы мать и сестры находились в безопасности. Может быть, и отец: он уже в преклонном возрасте и, что бы он ни говорил, обуза. Сейчас семья превратилась в двойную причину для беспокойства - потому что я боюсь за них и потому что, когда придет время, они попытаются мне помешать. Они считают меня ребенком, хотя мне уже восемнадцать. Вам этого не понять, вы не испанец.

После этих слов ему, похоже, полегчало, словно он сбросил бремя с плеч.

Глава 8

При приближении к музыкальному салону до их ушей донеслись звуки рояля и поверх них голос Пакиты, который невозможно было не узнать - хрипловатый и манящий, напевающий веселый мотив.

– Кабальеро с перьями на шляпе,

Куда бредешь ты, такой растяпа?

Энтони Уайтлендс остановился у двери, как и оба его спутника. С нарастающим волнением англичанин услышал после рулады:

– По дорогам, ведущим к славе,

Надлежит ступать быстро по праву.

Однако радость страстного слушателя тут же поувяла, когда отозвался баритон:

– Сеньорита, что куст поливает,

Сколько листочков он в землю роняет?

И не дашь тут ответа ясней -

Сколько перьев на шляпе моей.

Его светлость герцог открыл дверь салона и прервал романс. У рояля сидела Лили, а рядом с ней стояла старшая сестра в зеленом платье, в том самом, в котором была, когда Энтони увидел ее в саду. Перед ней стоял хорошо сложенный смуглый брюнет лет тридцати с небольшим, с мужественными чертами лица, большими умными глазами, широким лбом и простой, но благородной статью испанского аристократа.

С появлением вновь прибывших певцы умолкли, но продолжали смотреть друг другу в глаза с приоткрытым ртом, еще погруженные музыкой в любовный дуэт. Они мгновенно отреагировали, обратив взоры к двери. Взгляды англичанина и привлекательного незнакомца на мгновение встретились. Когда Энтони заметил присутствие устроившейся на диване герцогини, это положило конец зарождающейся дуэли между двумя мужчинами. Англичанин быстро вышел из положения, поприветствовав хозяйку дома, которая протянула ему руку и сказала:

– Господь свидетель, Антоньито, мы по вам скучали.

Энтони не понял, звучит ли в этих словах доброжелательность или насмешка. Возможно, герцогине его постоянные визиты показались обременительными, подумал

он. Не искушенная в искусстве острословия, она бросила гостя, но Лили спасла ситуацию, ринувшись к нему в объятья с невинной непосредственностью. Ее одернул герцог.

– Альба-Мария, оставь в покое своего любимого протестанта и веди себя как утонченная сеньорита.

И обернувшись к Энтони, шутливым тоном:

– Простите эту невоспитанную девочку, дорогой Уайтлендс, и позвольте представить вам нашего доброго друга, о котором я вам недавно рассказывал.

Освободившемуся от малолетней поклонницы Энтони пришлось приберечь приветствия для Пакиты на потом, чтобы сосредоточить внимание на красивом незнакомце. Герцог представил их друг другу со всей строгостью.

– Маркиз де Эстелья - человек разносторонний, которого высоко ценят в нашей семье. Уверен, что не существует таких тем, о которых он не мог бы вести беседу. Сеньор Уайтлендс - выдающийся эксперт по испанской живописи, проездом в Мадриде, был так любезен взглянуть на некоторые картины в целях их оценки. Маркиз де Эстелья, - объявил герцог, - в курсе наших намерений.

С лица маркиза исчезли все следы напряженности, после рукопожатия он ослепительно и искренне улыбнулся.

– В этом доме все от вас в восторге, - сказал он.
– Рад познакомиться.

– Взаимно, - откликнулся Энтони, побежденный непринужденностью этого господина.

Дворецкий предложил им бокалы с напитками на серебряном подносе.

– Не дайте себя обмануть с помощью хороших манер, - саркастически заявил герцог.
– Мы с маркизом принадлежим к разным поколениям и, по-всей видимости, к противоположным мирам. Я - убежденный монархист, а он, напротив - революционер, который может перевернуть весь мир вверх тормашками, да так его и оставить.

– И этого еще будет мало, дон Альваро, - с намеком засмеялся тот.

– Я это говорю не в укор, - ответил герцог.
– Возраст делает людей умеренными. Юность всегда радикальна. Дорогой сеньор Уайтлендс, чего уж далеко ходить, несмотря на весь свой английский флегматизм, настоящий бунтарь. Он бы сжег всё, кроме Веласкеса. Или не так?

Поскольку он еще ничего не ел, густое и ароматное вино затуманило восприятие англичанина, а язык стал заплетаться.

– Никогда не говорил ничего подобного, - ответил он.
– Всякое произведение искусства имеет свою цену.

При этих словах он непроизвольно бросил взгляд на Пакиту и покраснел. Язвительная девушка усилила его смущение.

– Сеньор Уайтлендс колеблется между холодной эрудицией и безрассудной страстью.

Статный маркиз благородно выступил в его защиту:

– Это вполне естественно. Без страсти не могут существовать настоящие убеждения. Чувства - корень и существенная часть всех глубоких идей. С моей точки зрения, мы должны быть признательны и рады тому, что англичанин вложил всю свою душу в нечто столь испанское, как Веласкес. Давайте поговорим о вашей любви к этому художнику и как вы к ней пришли, сеньор Уайтлендс.