Кошечка в сапожках (сборник)
Шрифт:
— Давай за три.
— Нет, пять.
— А если окажется не тот Джейк, которого мы ищем?
— Вот что я вам скажу, — на ее лице появилась легкая усмешка, — он шести футов ростом, с плечами шириной со шкаф и яйцами как бильярдные шары. Похож на Сталлоне, только с черной мордой. У него штуковина, которая у девчонки до горла достает? Если это тот Джейк, что вам нужен, гоните сюда ваши денежки и мы поговорим.
— Четыре, — сказал Тик.
— Пять, — сказала Ким, — и побыстрее, а то я вижу — на том конце клиент заскучал.
Тик колебался.
Ким
— До свидания, ребятки, — сказала она.
— Куда ты спешишь? — спросил Тик, снова доставая бумажник.
Скай Баннистер.
Соломенные волосы, небесно-голубые глаза, шесть футов и четыре или пять дюймов росту, тонкий и бледный, в черном вечернем костюме и черных лаковых туфлях, в дорогой рубашке с эмалевыми запонками и при красном галстуке.
Скай Баннистер, прокурор штата, собственной персоной, здесь, на «Балу Снежинок», пахнущий виски и изрядно поддатый.
— Артур сказал, что послал тебе запрос на алиби, — сказал он.
— Я получил его вчера утром, — ответил Мэтью.
Оливер Лейн и его «Золотые» играли «Сонную лагуну» Гарри Джеймса. Сьюзен танцевала с Фрэнком. На ней было красное платье. В ее темных волосах красовалось зеленое перо. Мэтью наблюдал, как это перо плывет над головами танцующих.
— Надеюсь, что у тебя есть что-нибудь, Мэтью, — произнес Баннистер.
Мэтью знал, что он надеется как раз на обратное.
— Потому что ты мне нравишься, честное слово, — добавил прокурор.
Налив себе еще вина из бутылки со стола Мэтью, он поднял стакан, отпил глоток и поставил его на место.
— Тяжелая у меня работа, — проговорил Баннистер.
«О Боже, — подумал Мэтью, — похоже, он решил толкнуть предвыборную речь».
— Она часто ссорит меня с людьми, которые мне нравятся и которых я уважаю. Вроде тебя, Мэтью. Ты мне нравишься, и я тебя уважаю. Хорошо помню время, когда ты и Мори Блум раскрутили того черного парня из Майами, забыл, как его звали…
— Ллойд Дэвис, — подсказал Мэтью.
— Вы тогда очень хитро добились от него признания — так что это совсем не выглядело ловушкой. Очень хитро. Занятное было дельце, очень занятное.
Дело, которое Блум до сих пор называет «Красавица и чудовище», но Мэтью всегда вспоминал о нем как о трагедии Джорджа Харпера. Это было давно. С тех пор много воды утекло. Тогда Баннистер был их союзником. Сейчас он был противником.
— Я тогда спросил тебя, — помнишь, Мэтью? — я спросил тебя: не собираешься ли ты специализироваться на уголовном процессе? Помнишь? А ты ответил — поправь меня, если я что-то путаю, — ты ответил: не особенно.
— Я помню.
— А я сказал, — ты меня поправь, если что, — я сказал: и не надо, у меня и так хватает трудностей с обвинением, — и кажется так, если я правильно запомнил.
— Да, так.
— И вот теперь ты вплотную занялся уголовным процессом, — продолжал Баннистер, отпив еще вина. — Ты защищаешь человека, который обвиняется в тяжком преступлении, Мэтью, в жестоком преступлении,
— Не беспокойтесь, — сказал Мэтью, — вам не придется отправлять его на электрический стул.
Баннистер бросил на него не вполне трезвый, недовольный взгляд.
— Я надеюсь, что вам не придется, — повторил Мэтью.
— Эх, Мэтью, — произнес Баннистер, — старина Мэтью, — и положил руку ему на плечо, — я тоже очень на это надеюсь, честное слово. Ничто не сможет доставить мне большего удовлетворения, чем если ты докажешь, что мы совершили роковую ошибку, Мэтью, страшную ошибку. Это твое первое дело, я знаю, как ты должен стараться доказать, что твой клиент невиновен. — Он снова поднял стакан, при этом пролив вино на черный шелковый лацкан своего пиджака. — Но какого черта мы ведем здесь эти ненужные разговоры, Мэтью? Лучше выпьем за праздник, мир на земле и в человецех благоволение. О’кей, Мэтью? Тебе налить? — Он взял свободной рукой бутылку. — Все в порядке, Мэтью?
— Все в порядке.
Держа в одной руке бутылку, в другой стакан, Баннистер залил скатерть вином, прежде чем нашел наконец стакан Мэтью.
— Ну, давай, — сказал он, поставив бутылку на стол и поднимая свой стакан, — за правосудие!
«Болван», — подумал Мэтью.
— За правосудие, — сказал он и выпил.
Для человека, считавшегося опытным бизнесменом, Генри Карделла наделал много ошибок.
— Я не собираюсь заниматься счетами, — сказал он ей.
Это была его первая и самая большая ошибка.
— Мы разработали смету бюджета, — сказал он, — это сто семьдесят пять «кусков», включая вашу премию по завершении работы. Если вам удастся уложиться в меньшую сумму, что ж, купите себе новую машину. Я не желаю видеть счета, я не желаю знать, сколько вы платите вашим актерам или во сколько вам обойдется обработка пленки, — это ваше дело. Мое дело — требовать, чтобы фильм обошелся не дороже, чем я готов за него заплатить, и чтобы он был вовремя готов. Вы сказали, к Рождеству, — мне он и нужен к Рождеству. Если вы выйдете из бюджета или вам не удастся его вовремя закончить — неважно, по какой причине, — вы лишитесь своей премии в двадцать пять тысяч, а я заберу у вас все, что вы успели отснять и отдам кому-нибудь другому, пусть он заканчивает.
Второй его ошибкой было то, что он выписывал чеки на имя «Прудент Компани» еженедельно, на протяжении всей ее работы. Он решил, что это самый разумный и безопасный способ. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь из этих ребят из Майами смог проследить весь путь движения счетов за услуги лаборатории или всех прочих.
К Генри Карделле — если они только пронюхают, что он финансировал съемки порнофильма, — они вполне могут заявиться, чтобы разбить ему очки. «Прудент Компани» могла быть чем угодно, только не кинофирмой. По названию это больше походило на страховую компанию.