Кошка Далай-Ламы. Чудесное спасение и удивительная судьба уличной кошки из трущоб Нью-Дели

Мичи Дэвид

Дверь была плотно закрыта!

Что же делать? Я уселась под дверью, гадая, сколько придется ждать, пока не появится кто-нибудь из помощников Его Святейшества. И вот человек появился. Он узнал и впустил меня, но не обратил никакого внимания на мой трофей. Я прошла по коридору и свернула за угол.

Далай-лама все еще был в храме, поэтому я пошла в кабинет помощников. Мышь я волочила за собой. О своем появлении я объявила громким мяуканьем. Привлеченные необычным звуком, Тенцин и Чогьял обернулись и с изумлением воззрились

на меня. Я гордо стояла посреди комнаты, а у моих лап валялась мышь.

Их реакция меня удивила. Я такого не ожидала. Обменявшись быстрыми взглядами, оба вскочили со своих мест. Чогьял подхватил меня на руки, а Тенцин склонился над неподвижной мышью.

– Еще дышит, – сказал он. – Наверное, это шок.

– Возьми коробку от принтера, – подсказал ему Чогьял, указав на пустую картонную коробку от только что замененного картриджа.

Воспользовавшись старым конвертом, Тенцин переместил мышь в коробку и стал внимательно ее рассматривать.

– Как ты думаешь, где?..

– У этой паутина на усах, – ответил Чогьял, внимательно меня рассмотрев.

У этой? Этой? Разве подобает так говорить о КЕС?

В этот момент в кабинет вошел водитель Далай-ламы. Тенцин передал ему коробку, велел наблюдать за мышью и, если она поправится, выпустить ее в ближайшем парке.

– Наверное, КЕС выходила, – сказал водитель, встретившись со мной взглядом.

Чогьял продолжал держать меня на руках, но не с обычной нежностью, а осторожно, словно дикого зверя.

– КЕС… – произнес он. – Не уверен, что она сохранит это имя.

– Мы и не собирались так ее называть, – поправил его Тенцин, вернувшись за стол. – Но Мышедавка Его Святейшества – тоже не лучший вариант.

Чогьял опустил меня на ковер.

– Может, назвать ее просто Мышедавкой? – предложил шофер. Но из-за сильного тибетского акцента слово «маусер» в его устах прозвучало, как «мауси».

Все трое уставились на меня. Разговор приобретал опасный оборот, и я до сих пор об этом сожалею.

– Мы не можем назвать ее просто Мауси, – сказал Чогьял. – Надо что-то добавить в начало или конец.

– Мауси-Монстр? – предложил Тенцин.

– Мауси-Убийца? – подхватил Чогьял.

Наступила пауза. Потом водитель высказал свое мнение:

– Может быть, Мау-Си-Дун?

Все трое расхохотались. Маленькая, пушистая кошка непонимающе смотрела на них.

Тенцин с напускной серьезностью посмотрел на меня.

– Сочувствие – дело хорошее. Неужели ты правда думаешь, что Его Святейшество будет делить кров с Мау-Си-Дуном?

– Или оставит Мау-Си-Дуна за себя на те три недели, что он будет в Австралии? – добавил Чогьял, и они снова расхохотались.

Я вскочила и бросилась прочь из комнаты, прижав уши и поджав хвост.

Несколько часов я спокойно сидела на залитом солнцем подоконнике в комнате Его Святейшества. Только здесь я начала понимать

всю чудовищность моего поступка. Я постоянно слышала, как Далай-лама говорил о том, что для всех мыслящих существ их жизнь дорога так же, как наша для нас. Но вспомнила ли я об этих словах, когда в первый и единственный раз оказалась за пределами дома во внешнем мире?

Все существа хотят быть счастливыми и избежать страданий – когда я охотилась на мышь, эта мысль даже не мелькнула в моей голове. Я просто поддалась инстинкту. Ни на минуту я не задумалась над своими действиями – с точки зрения мыши.

Я начала понимать, что простота идеи вовсе не облегчает ее реализацию. Можно согласно мурлыкать, слушая изложение высоких принципов. Но все это пустое, если не начнешь жить в соответствии с ними.

Я гадала, расскажут ли помощники о моем новом имени Его Святейшеству – и станет ли это имя мрачным напоминанием о величайшей ошибке моей короткой жизни. Не придет ли он в ужас от содеянного мной? Не изгонит ли из этого прекрасного рая навечно?

К счастью для меня, мышь выжила. И когда Его Святейшество вернулся, к нему сразу же потоком пошли гости.

О произошедшем он заговорил лишь поздним вечером. Он сидел в постели и читал, потом закрыл книгу, снял очки и положил их на столик у изголовья.

– Мне рассказали, что случилось, – прошептал он, повернувшись ко мне. – Иногда инстинкты и негативный настрой могут взять верх. Позже мы глубоко сожалеем о содеянном. Но мы не должны сдаваться – будды не сдаются. Надо учиться на собственных ошибках и двигаться дальше. Вот примерно так…

Он выключил свет, и мы лежали в темноте. Я потихоньку мурлыкала от удовольствия.

– Завтра мы начнем снова, – сказал Далай-лама.

На следующий день Его Святейшество читал письма, отобранные его помощниками из огромной кипы корреспонденции, которую доставляли в резиденцию каждое утро.

Держа в руке письмо и книгу, присланную английским профессором-историком, Далай-лама повернулся к Чогьялу:

– Это очень мило.

– Да, Ваше Святейшество, – кивнул Чогьял, рассматривая глянцевую обложку.

– Я говорю не о книге, – пояснил Его Святейшество, – а о письме.

– Да?

– Профессор пишет, что он обдумал нашу беседу и перестал устанавливать ловушки для слизней у своих роз. Теперь он выпускает слизней за ограду сада.

– Это прекрасно! – улыбнулся Чогьял.

Далай-лама посмотрел прямо на меня.

– Нам же понравилась встреча с ним, верно?

Я вспомнила, что в тот момент профессор показался мне совершенно непросветленным. Но как я могу судить об этом после того, что произошло вчера.

– Письмо доказывает, что все мы можем измениться, верно, Мауси?