Кошка души моей
Шрифт:
– Да, сейчас она просто прелестна в этой спелости. Но, ты сам знаешь, Стиви, я бы так не смогла. Я сделана из другого теста. – Пат усмехнулась и тряхнула головой, отчего по волосам брызнули золотые в свете свечей искры. Только тут Стив заметил узкую седую прядь.
– Тебе было плохо, Пат? – тихо проговорил он ей на ухо.
– Нет, слишком хорошо. Знаешь, от счастья
Стив посмотрел на нее, внезапно до боли напомнив Милоша.
– Еще бы. Но об этом чуть позже.
А праздник разгорался. Уже были произнесены тосты и за Шервудский лес, и за здоровье королевы, и за новорожденного, и за встречу. Пламя свечей, колеблясь, причудливо освещало лица, в счастливом возбуждении все чем-то похожие друг на друга. Но Стив начал то и дело поглядывать на часы.
– Разве вы куда-то торопитесь? – удивилась Пат.
– Нет. Тороплюсь не я. – И он улыбнулся.
Приближалось одиннадцать часов – время рождественской звезды. Четвертый баронет встал и потребовал внимания, но, как и в прошлый раз, не успел он начать свой тост, как снизу раздался на этот раз тихий неуверенный стук дверного молоточка, который вряд ли был бы услышан, если б на секунду Чарльз не добился всеобщего молчания. Стук повторился, и молчание стало еще внушительней. Первой, конечно, опять не выдержала Джанет.
– Может быть, это усталый путник? – осторожно спросила она, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Надо открыть.
– Господи, чем у тебя забита голова! – вздохнула Селия. – Ну, что же, иди открой.
И Джанет убежала. Но на этот раз снизу не донеслось ни звука. Встревоженная Пат уже хотела было спуститься, но Стив мягко остановил ее:
– Не надо. Подожди. – А Жаклин ласково улыбнулась.
И вот минут через пять, когда всеобщее любопытство уже достигло предела, широкие двери зала распахнулись, и в их резном проеме возникла Джанет, держащая за руку высокого черноволосого юношу.
– Это Милош! – торжествующе провозгласила она. – Еще один мой брат. – И, не в состоянии сдерживать
Старики поднялись с мест, Джанет верещала, Жаклин уже шла навстречу юноше, улыбаясь своей тихой приветливой улыбкой, и лишь Пат, чувствуя, как оттаивает внутри тяжелый ледяной камень, лежавший в ее груди после женевского аэропорта, не отрываясь, смотрела на повзрослевшее родное лицо.
– Ты что, Патти! – тронул ее за плечо Стив. – Это и есть Милош, мой сын. Я тогда же, после нашего разговора, позвонил своим в Женеву, и они в двадцать четыре часа нашли мне этого юного сумасброда. А потом еще проще: я позвонил ему, мы по-мужски поговорили, и я взял с него честное слово, что он приедет сюда на Рождество. Правду я говорю, а, Милош?
– Правду, отец. – Он подошел поближе к Стиву, и Пат увидела, какой любовью загорелись черные глаза!
– Милош… – прошептала она и, встав, заставила себя все забыть и обняла его как родного. – Йованка умерла, но теперь у тебя будут две мамы, – шепнула она ему в закрасневшееся опущенное лицо.
– Спасибо… Спасибо за все, – так же тихо ответил он, еще ниже опуская голову.
– Да, сегодня настоящее Рождество, – подытожил Чарльз, пришедший наконец в себя или, по крайней мере, сумевший скрыть смятение под маской подлинно британского спокойствия. – Происходят настоящие чудеса и рождаются не только младенцы. Давайте же выпьем за ту великую и вечную звезду, что собрала нас сегодня под одной крышей…
– Подожди, папа, – остановила его Пат. – Прежде чем зажжется эта звезда, я хочу, чтобы вы послушали одну песню, которая тоже сыграла немалую роль в том, что мы все сегодня вместе.
В наступившей тишине она медленно прошла к старенькому проигрывателю, сохранившемуся в доме еще со времен ее юности, и бережно поставила маленькую «сорокопятку». И через хрипы и шуршание в старинный зал прорвался бездонный ночной голос:
Я иду к тебе, кошка души моей…