Кошка

Золтиков Михаэль

Мадам выслушивает все это спокойно, затем, слегка улыбаясь, ведет нас в забитый мебелью наполеоновской эпохи салон, стены которого покрыты зеркалами. Время здесь, казалось, остановилось.

И вот в этой обстановке я стал свидетелем встречи, прошедшей несколько необычно и даже драматично, встречи, заставившей забыть о старом и показавшей прошедшее в ярком свете настоящего.

Пока мадам Блаветт наполняет наши бокалы аперитивом, я наблюдаю, как Блайхер украдкой осматривается в комнате. Какие мысли возникают в его голове, какие воспоминания всплывают в памяти?

С некоторым облегчением я замечаю, что мадам, по всей видимости, не узнала

Блайхера. И вот с жаром старой женщины, которой нечасто приходится говорить, она начинает рассказывать о том времени, которое оставило наиболее яркий след в ее вдовьей жизни.

— Поверьте мне, месье, что я тогда попала в неприятную историю, не имея ни о чем ни малейшего представления.

Из ее рассказа следовало, что однажды в конце октября 1941 года к ней пришла какая-то женщина с намерением снять второй этаж и мансарду для ее знакомого, хорошо зарабатывающего на черном рынке и способного поэтому как следует заплатить. Мадам Блаветт лишь рекомендовалось не обращать внимания, если к нему иногда в позднее время будут заходить по делу люди.

В словах ее прозвучало некоторое смущение, когда она продолжила свой рассказ:

— Вы должны понять, месье: моя дочь в то время была тяжело больна, а цены на врачебные расходы и медикаменты стремительно росли. Жили же мы лишь на мою скромную пенсию, так как мой муж погиб под Верденом в 1915 году. Поэтому-то я и ухватилась за то предложение...

— И вы, действительно, не знали, что происходило наверху дома? — перебил ее Хуго Блайхер.

— Нет, месье. Ныне я, конечно, могла бы похвастаться, что в моем доме находился подпольный передатчик, но вынуждена признаться, что тогда не имела об этом никакого понятия. Я принимала своего постояльца, некоего Армана Борни, за процветающего дельца на черном рынке. И даже была вынуждена дать клятвенное обязательство никогда не подниматься на верхние этажи, потому что там якобы находился тайный склад товаров...

Мадам Блаветт вздыхает.

— Недели две все шло по-хорошему. Месье Борни редко выходил из дома, лишь изредка наведываясь в церковь. К нему приехала и его супруга Рене. Во всяком случае, я тогда принимала ее за жену своего квартиранта. Ежедневно их навещала та женщина, которая арендовала для них мои верхние этажи и которую они называли «Кошка».

Боже мой, если бы тогда я могла предположить, кем была в действительности та женщина, то я указала бы ей на дверь. Поначалу я относилась к ней несколько настороженно, но она обладала способностью располагать к себе людей и просто меня обворожила. Представьте себе, месье, ведь из-за этой особы мне пришлось провести четыре месяца в тюрьме — мне, жене французского офицера.

— Вы тогда попали в тюрьму, мадам? — спросил я.

— Да, сразу же по окончании обыска в доме немцы меня арестовали. А приказал меня отправить туда широкоплечий гунн в черных роговых очках.

При последних словах старой женщины Хуго Блайхер снял свои очки и стал не торопясь их протирать

Но мадам Блаветт даже не заметила этой его хитрости. Она была увлечена своим рассказом и поведала нам, что между «Кошкой» и обоими Борни чуть ли не ежедневно происходили ссоры, а однажды, явно из ревности, эта особа заявила: Рене и Арман не муж и жена. Далее темпераментная старушка рассказала о том, как в один из серых ноябрьских дней в ее маленьком буржуазном мирке произошла катастрофа, вовлекшая в себя не только подпольную организацию «Интераллье», но и Армана, Рене и в конце концов — саму «Кошку».

—

Представьте себе, месье, — продолжила мадам Блаветт свое повествование, — ведь этот человек в черных очках сам меня допрашивал — и именно ему я рассказала о «Кошке»! Как я позже узнала, это был знаменитый Хуго Блайхер...

Мадам Блаветт сделала небольшую паузу, чтобы передохнуть и заодно проверить, как это имя подействовало на нас.

Я посмотрел на Блайхера, но тот был занят своими очками... И мне подумалось: что же за человек этот «знаменитый Хуго Блайхер»?

— Так вот, — продолжила она. — пока немцы находились наверху, мы с дочерью сидели в этой самой комнате под охраной и не могли даже перекинуться словом — это в собственном-то доме и с собственной дочерью! Я здорово перепугалась, увидев, как месье Борни спускался вниз по лестнице в наручниках. Да. а во время моего допроса лично Блайхером у двери раздался звонок.

Господин Блайхер, если это был действительно он, сказал мне: «Пардон, мадам!», встал и пошел открывать дверь, у которой стоял один из клиентов моего постояльца, а в действительности — подпольщик.

Блайхер сказал ему, чтобы тот шел наверх: шеф его уже ожидает, мол. Когда же он стал подниматься по лестнице, Блайхер позвонил три раза в дверной звонок, и я услышала, как наверху завязалась потасовка, но затем вновь стало тихо.

Господин Блайхер вернулся на свое место как ни в чем небывало и промолвил: «Прошу извинить за вынужденный перерыв». И тут же продолжил допрос.

Звонки в дверь с соответствующим продолжением происходили еще три раза. Я совсем растерялась, рассказала ему о «Кошке» и предложила чашечку кофе — вы понимаете, — чтобы настроить его несколько дружелюбнее. Но он ответил: «Сожалею, мадам, но я не могу принять вашего предложения, так как вынужден вас арестовать». Вот какую глупость я совершила, выдав «Кошку» Блайхеру, — произнесла старая женщина подавленно и замолчала.

На несколько минут в комнате воцарилась тишина.

— За эту глупость мне пришлось пострадать, — прервала мадам Блаветт затянувшееся молчание. — После освобождения страны в 1945 году по делу Рене Борни начался суд, поскольку «Кошка» утверждала, что ее предала именно она. Рене же оправдывалась ссылкой на то, что на самом деле «Кошку» предала я — к сожалению, так оно и было...

Затем старая женщина пожаловалась на то, что из-за этой «глупой истории» едва не была предана суду за «неумышленное разглашение тайны» и не признана в качестве «жертвы оккупации», а также не получила ни одного су компенсации за свое пребывание в тюрьме у немцев.

— А этот широкоплечий в очках после того допроса арестовал меня и заявил прямо в лицо: «Вы шпионка и состоите в одной компании с этими Борни!» — продолжила свое изложение мадам Блаветт.

— Не изменяет ли вам ваша память, мадам? — вмешивается вдруг в разговор Блайхер.

Он как бы очнулся от своей задумчивости и смотрит на старую женщину в упор кажущимися без очков близорукими глазами.

— Не арестовал ли вас тогда Блайхер по той причине, что вы получали тройную плату за аренду своего помещения, поскольку это обстоятельство вызывало подозрение в укрывательстве, — подчеркнул он свою мысль.

Лицо старой женщины со следами былой красоты слегка покраснело. Она делает судорожный глоток и, глядя открыто в глаза Блайхера, храбро признается:

— Пожалуй, вы правы, месье... В моем возрасте память иногда, действительно, подводит, так что прошу извинить...