Кошки-мышки
Шрифт:
Кошка понимала — тут не то, что на семь и на два-то дня вперед ничего предсказать невозможно. Но выбора у нее не было: надо было срочно пристроить ребенка, а самой скрыться, пока шум не уляжется, хотя бы на первое время.
— Черт с тобой, согласна! — торопливо сказала Регина, не желавшая упускать выгодный случай подзаработать без особых хлопот. — Кажется, он спокойный у тебя, — сказала она, разглядывая Павлика, который, казалось, задремал. Тот беспокойно закрутил головой, почуяв, видно, запах молока.
— Покорми его, — велела Кошка и расстегнула рюкзак Седого. Кроме патронов, в нем оказались и другие вещи, служившие универсальной валютой: пластинки антибиотиков несколько
— Теперь-то можно посидеть спокойно, — облегченно закончила она. — Может, принесешь еще бражки?
Кошка промолчала, и тогда Регина повернулась к старухе:
— Сходи, принеси. И себе возьми — угощаю. Обмыть надо сделку. Сгоняй в «Три потрона» — там, конечно, тошниловка, но брага у них очень даже ничего, — и тут же всыпала в морщинистую ладонь несколько патронов из тех, что дала ей Кошка. Та нахмурилась. Ей все это не нравилось и все меньше хотелось оставлять ребенка с этими пьяницами.
— Ну, чего ты так смотришь? — обиделась Регина. — Знаешь, какая жизнь у меня была? Одни страдания! Что ж тут удивительного, что я иногда выпью кружечку-другую? Еще недавно у меня был парень… какая любовь у нас была! Он ноги мне целовал. Как он был красив, мой Эдик… а толку-то? Не приведи Господь тебе увидеть, как твоего любимого на твоих глазах какой-то жуткий монстр перекусывает пополам! Этот ужасный хруст… до конца дней буду его помнить!
Вернувшаяся старуха слушала ее невозмутимо. Выхватив у нее кружку, Регина сделала большой глоток. Лицо ее приняло умиротворенное выражение.
— Ну, вот и полегчало…
Она заглянула в палатку и торжественно объявила, что милые детки спят, как два ангелочка.
— Что делать, в жизни так много горя… Ах, бедный мой Алик! Хрусть — и пополам! Мой крошка стал сиротой еще до рождения…
Кошка отметила, что перед этим Регина называла любимого Эдиком. Впрочем, скорее всего, не было не Эдика, ни Алика, да и никто никого пополам не перекусывал. Похоже, Регина в прошлом торговала собой, как девчонки на Новокузнецкой, младенца родила случайно, по недосмотру, а от кого — наверняка и сама не знает. Кошка подумала, что если б не отчаянное положение, то нипочем бы не оставила бедного Павлика у этой шалашовки, и дала себе слово забрать его при первой же возможности, как только все уляжется. Она бы забрала его прямо сейчас, но боялась, что несчастный малыш умрет с голоду, пока она будет искать ему более подходящую кормилицу.
— Я могу и задержаться, — сказала Кошка. — Но ты не волнуйся, я все равно в конце концов вернусь и заплачу тебе все, как уговорено.
— Как тебя зовут? — спросила Регина, и этот вопрос поставил Кошку в тупик.
— Яна, — не подумав, брякнула она.
— Красивое имя, — сказала Регина. — Да и сама ты уж больно красивая, мать. Ты б хоть сажу с морды стерла, а то я сперва тебя чуть не испугалась. Теперь-то вижу — ты, вроде, не кусаешься…
Кошка ахнула, выудила из рюкзака маленькое треснувшее зеркальце и принялась вытирать лицо. Она совсем забыла про свою «боевую раскраску», которая теперь размазалась у нее по щекам. То-то
— Разве имя что-то значит здесь? — пробурчала старуха. Напившись и наевшись, она выглядела умиротворенной, и теперь ей хотелось поговорить. — Если, конечно, это не прославленное имя человека, совершившего подвиг? Или, наоборот, какого-нибудь преступника, о делах которого рассказывают жуткие истории?
Кошке показалось, что при этом старуха покосилась на нее, а потом невозмутимо продолжала:
— Вот я своего имени и не помню давно. Люди зовут меня просто — Скорбящая.
— О ком же ты скорбишь? — спросила Кошка.
— Обо всех, — пояснила старуха. — Об ушедших и оставшихся, о тех, кто в беде, и о тех, кто в пути. Для меня разницы нет.
— Да, но какое-то имя ведь записано у тебя в документах? — буркнула Кошка.
— Я их потеряла давно, — безмятежно сообщила старуха. — Или спер кто-нибудь. Да и за каким фигом мне документы? На станции меня все знают, а сама я никуда отсюда не ухожу. Тут, видно, и помру в свое время. А ты откуда, птица перелетная?
Она еще раз внимательно посмотрела на Кошку, словно запоминая, кивнула ей и почему-то погрозила пальцем. Кошке все меньше нравилось старухино любопытство. Если она и дальше будет совать нос в чужие дела так активно, «ее время» явно наступит раньше, чем она думает.
Старухиным расспросам неожиданно положила конец Регина.
— Вот теперь мне хорошо! — объявила Регина. — Давайте, что ли, споем?
И совсем забыв, что только что боялась разбудить младенца, завела разудалую и не совсем приличную народную песню «Мама, я сталкера люблю», которую Кошка часто слышала на Китай-городе.
«Изнанка жизни, — подумала Кошка. — Пока девчонка молода и красива, еще на что-то годится, ее вынуждают торговать собой, а потеряет товарный вид — придется перебиваться случайными подачками, как Регине». Подобные истории Кошка знала — на Китай-городе было несколько уборщиц со следами былой красоты, любивших, когда случайно удавалось раздобыть браги, вспоминать «боевое прошлое». У одной из них все лицо было исполосовано шрамами — говорили, любовник от ревности порезал. Впереди у таких женщин ничего хорошего не было — жалкое прозябание и скорая смерть от истощения или побоев…
— Спать хочется, — зевнув, сказала вдруг Регина, оборвав песню на половине куплета. — Ты ступай себе, Яна, спокойно, куда там тебе надо, все будет тип-топ. Только когда придешь опять, жратвы принести не забудь.
С этими словами она, не прощаясь, уползла в палатку.
Покосившись на старуху, которая тоже задремала, Кошка вдруг поняла: теперь, когда проблема с ребенком временно улажена, ей самой безумно хочется выпить чего-нибудь покрепче чая.
Обходя платформу, она обратила внимание на грязноватый зеленый шатер, под которым стояли несколько ободранных пластиковых столиков и стульев. Оттуда доносились запахи чего-то подгоревшего. Перед входом висела вывеска — на куске картона кривыми толстыми черными буквами было написано «За три потрона». Войдя, Кошка увидела, что в углу, в железном ящике с углями, неопрятного вида мужик что-то жарит. Посетители были тоже подозрительные — пара темных личностей с бегающими глазами и несколько женщин неопределенного возраста с густо набеленными лицами и подчерненными бровями, одетых в пестрые обноски, сидевших за столиком и болтавших друг с другом. Кошка решила, что есть тут, наверное, не очень разумно, но можно рискнуть выпить браги. По крайней мере, будет повод посидеть и подумать, не привлекая к себе особого внимания.