Кошки в тигровой шкуре
Шрифт:
После насильственного возвращения домой, в жизни Кочерги наступили черные дни — Шульга не выпускал жену из дома.
— Посиди, подумай, а мы посмотрим на твое поведение, — объявил супруге Владимир Станиславович, закрывая дверь в дальнюю комнату. — Здесь будешь жить, в темнице.
Чтобы Кочерга не могла выйти из «темницы» бывший заместитель председателя горисполкома придвинул к двери в дальнюю комнату шифоньер. Днем шифоньер немного отодвигался от двери, чтобы Клавдия Ивановна могла выйти, а на ночь возвращался в исходное состояние.
Бежать
Первый день заточения Клавдия Ивановна изводила мужа своими речами. Говорила Кочерга вещи исключительно неприятные.
— А что ж ты не стал председателем горисполкома, а со второго зама так и ушел на пенсию? Не оценили твоих талантов?
— Клава, как ты можешь, — морщился как от зубной боли бывший второй заместитель председателя горисполкома.
Или:
— А помнишь, в 80-м все из горисполкома поехали летом в Болгарию, а тебя не взяли. Потому что первый зам жену с собой вместо тебя решил взять.
— Я остался за первого зама, ты же знаешь, Клава, это был небольшой карьерный рост, — Шульге было мучительно больно вспоминать те дни, а особенно разговоры членов делегации после возвращения — путешественники говорили о каких-то сказочных покупках типа местных джинсов марки «Рила». — И вообще, Клава, хватит.
Чтобы не слышать Кочергу, Владимир Станиславович затыкал уши ватой, однако речь супруги была прекрасно слышна даже через вату и закрытую дверь.
Шульга надевал на голову шапку-ушанку, завязывал под подбородком поворозки. Но все равно слышал:
— А почему в 85-м тебе не дали премию к майским праздникам? Не помнишь? А я помню.
Владимир Станиславович, конечно же прекрасно помнил, почему ему не дали премию в 85-м… Потому что в парке покрасили скамейки, а табличек «Осторожно, окрашено» не поставили. На скамейку уселся кто-то из областного начальства. Шульга в те годы отвечал за благоустройство городских парков.
— А ты, Клава, нехорошая женщина. Ты знаешь, как тебя называют соседи? Кочергой. Вот так. Наверное, не зря.
— Пусть я буду Кочергой, а знаешь, как тебя называют, — не умолкала Клавдия Ивановна. — Знаешь?
— Не знаю, — заинтересовался Владимир Станиславович.
— Идиотом.
Чтобы не слышать речи жены, Владимир Станиславович перенес в ее комнату телевизор:
— На, смотри. Только от меня отстань.
Кочерга стала меньше говорить, зато Шульга не знал, чем же ему в отсутствие телевизора заняться. «Рецепты вечной молодости» он знал почти наизусть, а новые книги не приносили ему радости, потому что на душе было тревожно.
Владимир Станиславович страдал из-за неожиданной перемены в своем образе жизни. Во-первых, он стал хуже питаться, потому что Кочерга перестала готовить его любимый гороховый суп. Во-вторых, он почти не выходил на улицу, так как боялся, что Кочерга, стоит ему выйти из дома, попытается убежать.
Продукты
— Ничего, недельки две подержим, и как шелковая будет, как болоньевая, — поддерживал друга бывший шофер. — Домашний арест всем идет на пользу.
— Клав, а я тебя люблю, — говорил Владимир Станиславович, просовывая в приоткрытую дверь металлическую миску с супом из пакетика. — Подожди немного и я тебя отпущу…
— Идиот, — шипела из-за двери Кочерге. — Миллион упустили.
— А зачем нам миллион, разве мы плохо живем? Дети, устроены, живут в столице, внуков, правда, нет. Мы хорошо питаемся.
Целый день Клава смотрела детективы, надеясь в их сюжетах найти описание какого-нибудь побега. Но не находила. Напротив, все детективы рассказывали о поимке беглых преступников.
Позвать соседок на помощь Кочерга не решалась: во-первых, она не хотела лишнего шума, во-вторых, она ни с кем кроме почтальона, который разносил пенсию, не общалась. И то это общение ограничивалось словами «здравствуйте» и «до свидания».
Между тем, почтальонша ежедневно проходила под окнами Клавы. Ее голова с пышным шиньоном каждое утро мелькала в зарешеченном окне.
«В этом что-то есть. Что-то близко», — Клавдия Ивановна подумала, что она должна использовать почтальоншу. Но как? Идея пустила корни в сознании Кочерги, но плодов сразу не дала.
От нечего делать Клава перечитала все почетные грамоты, которыми когда-либо был награжден ее муж. Внимательно изучила все приглашения на торжественные собрания. Их Шульга получал первые пять лет после ухода на пенсию — два раза в год по случаю первого мая и нового года. Потом о втором заме забыли, и письма из администрации перестали приходить.
Приглашения были дороги Шульге как сигналы от неких высокоразвитых цивилизаций. Этими сигналами цивилизации давали знать Шульге: ты был одним из нас и мы тебя еще помним.
Бывший второй заместитель не разрывал конверты, а тщательно — ножом — отрезал тончайшую полоску.
Владимир Станиславович хранил приглашения в отдельной папке.
«Дорогой Владимир Станиславович — по старинке, тушью — было написано на глянцевых листах бумаги, — приглашаем Вас на торжественное заседание по случаю праздника…»
Прочитав очередное приглашение, Кочерга задумалась. Ей показалось, что ее освобождение должно быть как-то связано и с этими конвертами. С почтальоншей и конвертами.
— Ура, придумала, — загадочно улыбнулась Кочерга и постучала в дверь, где над книгой «Рецепты вечной молодости» дремал ее муж.
— Володя, мне нужны тараканы….
— Какие тараканы, — испугался Шульга.
— Желательно, большие, мадагаскарские. Я буду с ними играть. Говорят, что тараканы успокаивают нервную систему, — Кочерга говорила очень ласково. — Ты же знаешь, какая у меня слабая нервная система.