Кошмар под Новый год
Шрифт:
Подкова! Снова она!
Конь недовольно фыркнул. Звякнули железки сбруи.
– Не нравится, да? – равнодушно пошептал Рыжик, помахивая перед всадником подковой. – Может, теперь она на тебя подействует?
Он размахнулся и швырнул свою, как ему казалось, ценную находку в коня, стараясь попасть по морде. Конь шарахнулся, уклоняясь от летящего предмета. И только тогда Антон понял, что ошибся. Что все дело не в подкове и зря он ее бросил. Потому что этого движения и ждал всадник. Он ждал реакции на свое появление – ненависти,
Пока конь вяз в сугробе, пока всадник собирал поводья и колотил пятками по черным бокам, Антон выбрался из снега и, припадая на сломанную лыжу, помчался к своим. Его появление особенно обрадовало одноклассников. Видимо, после ужасного исчезновения Васильева они и не надеялись на возвращение Рыжика. Появление его из снега вызвало всеобщий восторг. Каринка с Лизой рыдали, обняв друг друга, Настя зачем-то ползла вперед. Олег Павлович застыл, вытянувшись по стойке смирно. Вовка с Сашкой скакали как два зайца, размахивая руками. Сидоров от возбуждения высунул язык.
Верещагин видел перед собой черту, которую провел всадник. Голову захлестывал ужас, казалось, что конь вот-вот опустит на его спину могучие копыта. Антону мерещилось, что он уже видит, как из-под сползшего капюшона на него смотрят испуганные глаза маленькой Кати Талаевой.
Конечно, ничего этого он видеть не мог, потому что бежал, не оглядываясь, перед ним маячила приближающаяся полоса.
«Только не бояться!» – упрашивал он сам себя и чувствовал, что от страха ему сейчас откажут ноги.
Через черту он не перешел, а перепрыгнул, приземлившись на руки ребят.
– Тоха! – раздался общий вопль. Он потонул в громком, закладывающем уши ржании коня. Все замерли, потому что лошадь черной тенью мелькнула над снегом. Но Верещагин уже был на безопасной территории, и всадник, словно врезавшись в невидимую преграду, растворился во взметнувшемся снеге.
– Подкова, – прошептал Рыжик, когда общими усилиями его удалось оттащить к палаткам.
– Я сейчас за ней сбегаю! – отозвался Токаев.
– Стоять! – рявкнул Паганель, отчего остановились все. Рыжик выпал из ослабевших рук. – Никто никуда не пойдет, – более спокойно добавил Олег Павлович, помогая Антону подняться. – Все остаются в лагере и никуда дальше трех шагов от костра не отходят. Это понятно? – Все неуверенно закивали. – Карина, что у нас с обедом? – повернулся он к остолбеневшим девчонкам.
– Готов, наверное, – пожала плечами Смирнова, оглядываясь на потухший костер.
– Чтобы через полчаса обед был готов. – Добрый и хорошо знакомый Паганель вдруг стал жестким и непривычно строгим. – Верещагин, снимай лыжи, иди переодеваться, вернешься, все расскажешь. Токаев, помоги девочкам развести костер. Сидоров, принеси миски и весь запас шоколада. Повторяю, из лагеря – ни ногой!
Он внимательно оглядел всех и отвернулся.
–
– После поговорим! – суровый голос Паганеля не допускал возражений.
Антон быстро переоделся, сунул ноги в злополучные валенки и юркнул за палатки. Ему казалось, что роковой черты уже не должно быть видно – столько по ней скакали. Но она была – четкая, ясная, глубокая. Рыжика передернуло от ее вида. Вокруг не было никого. В десяти шагах от черты, на самом верху чудом сохранившегося сугробика, темнела в холодном свете солнца подкова.
Добежать бы до нее, схватить и прыгнуть обратно…
Искушение было слишком велико. Верещагин уже дернулся, но на его плечо тут же легла чья-то рука. Он испуганно обернулся.
– Далеко собрался? – сурово спросил Олег Павлович. – Ты ничего не хочешь нам рассказать?
И Антон рассказал. Про всадников, про конюшню в поселке, про девчонок, про Свету с Затоком, что вроде бы она почти так же как всадники, но немного другая, и о том, что мама Мишки ждет всех завтра на пироги. На время рассказа все забыли про остывающую кашу, до того всех ошеломило услышанное. Потом долго молчали, уткнувшись в свои тарелки.
– Значит, ты считаешь, что подкова может помочь? – спросил Олег Павлович. Было видно, что ему очень хочется сохранить суровое выражение лица, но что делать, он не знает, и постепенно его глаза теряют уверенность, улыбка превращается в растерянную ухмылку.
– Я не знаю. – Антон вертел в руках миску с кашей – есть совершенно не хотелось. – Но девчонки на конюшне сказали, что я ее не зря нашел.
– А давайте, я схожу, – снова вызвался Токаев. – Я очень люблю лошадей, этим летом в конный поход ходил. Я их не боюсь.
– Ну да, – встряла Каринка, облизывая ложку, – откуда ты знаешь, что они считают страхом, а что нет? Мишка, между прочим, пятиборьем занимается, сам на лошадях скачет. Чего же он испугался?
– Надо ни о чем не думать, тогда пройдешь. – Верещагину нравилось, что он находится в центре внимания.
– Попробуй хотя бы секунду не думать о белом зайце, – пробормотал Паганель, ковыряясь палкой в костре.
Все заулыбались – это была их классная шутка. А ведь правда, как можно не думать об этом самом зайце, когда он так настойчиво лезет в голову?
– Может, попробуем найти тех девчонок с конюшни и все у них узнать? – тихо подала голос Настя Павлова.
– Хорошо бы, только как туда пройти? – усмехнулся Вовка. – Как только ты шагнешь из лагеря, тебе больше уже никуда не понадобится идти. Всадники решат, в каком сугробе тебя поселить.
– Надо бежать отсюда! – вскочила Карина. – Давайте! Быстренько соберемся, свернем лагерь и уйдем. Они же именно этого от нас хотят! Все! Хватит! Насиделись мы на этом морозе! Поехали домой! Поехали! Я домой хочу! Ну, пожалуйста! – Она заплакала, уткнувшись лицом в ладони.