Кошмар в летнем лагере
Шрифт:
Словно почувствовав мой взгляд, Вик повернулся и уставился мне в глаза. Опять! Он был далеко — стоял у противоположной стены, но чувство было таким, будто между нами нет и метра. Он смотрел на меня, не мигая, а я отвернулась, не в силах выдержать такой взгляд. Руки непроизвольно покрылись мурашками.
А еще мне стало неловко, как будто он поймал меня за подглядыванием.
Что совсем не так — смотрела-то я на девчонок, а вовсе не на этого… ногомячника. Никогда я не любила футболистов — они вечно несерьезные и полны глупых фантазий. У многих больше мыслей о крупных контрактах, чем о самом футболе,
— Нравится, да? — спросил Роман.
— Что нравится?
— У тебя рука вся в мурашках.
— Ах, это… холодно, — отмахнулась я, чувствуя себя не в своей тарелке. Так по-дурацки все получилось! Этот Вик наверняка решил, что я его разглядывала, всего такого мрачно-притягательного. Совсем как в столовой.
— Конечно. Холодно, — поддакнул Роман, сделав акцент на последнем слове, чтобы оно звучало неоднозначно. Выглядел он при этом таким довольным, что мне хотелось глаза закатить.
Пресловутые мурашки тоже не желали отступать и захватили еще и шею, более того — теперь я затылком ощущала чей-то настойчивый взгляд. Оборачиваться и проверять не стала. Не знаю, почему. Мне было не по себе, нервно как-то. В предчувствия я не верила, но… кажется, его ощутила.
Залпом выпив остатки воды, я спрыгнула с высокого барного стула. Роман тоже спустился, лепеча, что стоило предупредить, и он бы меня обязательно поймал.
— Это же стул, а не Эверест, — заметила я.
— Но он высокий — можно получить травму.
— Будь я такой травматичной, закончила бы карьеру лет в десять.
Роман улыбнулся, словно это была шутка, но ничего подобного — все девчонки, склонные к травмам, и правда отваливались примерно в этом возрасте. Может, кто-то и протянул до четырнадцати, но не дольше. И я не говорю о каких-то крупных переломах и прочем, нет. Перелом может случиться с каждым — всего-то вопрос невезения и случая. Но в любом спорте было много тех, кто травмировался на пустом месте: ломал запястье на большом обороте или лодыжку на батуте, и так постоянно: за одной травмой обязательно следовала другая, что делало невозможными новые тренировки, все превращалось в одно сплошное восстановление и страх поломаться на ровном месте снова. Это уже не неудачные падения, а повышенная травматичность, с которой в большом спорте выжить нереально.
Мы с Романом пошли танцевать, и это очень отвлекло.
Было весело: к нам присоединились девчонки, затем шумные легкоатлеты и футболисты. Кроме одного, который так и стоял, играя в эту свою загадочность. Пару раз я ловила его взгляд, но быстро отворачивалась, не позволяя себе даже об этом думать. Смотрит и смотрит — подумаешь! Этот Вик… не буду я поддаваться всеобщему безумию. Не так уж он и хорош.
Глава 5
— Футболисты не должны были наезжать на Труху, — сказала я девчонкам, когда мы чистили зубы возле уличных умывальников, попутно отбиваясь от комаров. То ли действие средства от них закончилось так быстро, то ли комаров никто не оповестил, что оно супер-мега надежное.
— Да слышали мы уже о вашем с Жанной гениальном
— У нас не было плана. Точнее… был план его спланировать.
— План плана, — поддакнула Жанна.
— А теперь типа есть?
— Теперь да. Через полчаса встречаемся у мостика — необходима подготовка.
— Нам вставать в восемь! — заныла Катька Семенова. — А сейчас почти полночь!
— Не обижайся, но тебе бы и правда витамины попить.
Когда остальные ушли по домикам, мы с Жанной закинули вещи и отправились к озеру — все обсудить. Я коротко обрисовала ей свой замысел: повторяться за волейболистами на все сто процентов глупо, учитывая последствия: их идея была хороша, но в чем-то ошибочна. На чужих ошибках следует учиться, что мы и сделаем.
— В общем, будет рыба, но без крыши и воды. Мы заберемся к футболистам днем, пока они на тренировке или на озере, и подкинем рыбу в комнату, спрячем ее. Она быстро протухнет и завоняет, но найдут ли они ее, да еще всю — большой вопрос. Надо еще догадаться, что это рыба, а не чьи-то ноги после футбола. И обвинить будет некого, у них будут лишь догадки. На нас подумают в последнюю очередь, всякий тухляк — это больше в стиле парней.
— Боже, Лебедева, это гениально! — одобрила Жанна, пылая энтузиазмом. Давно я не видела, чтобы у нее глаза так горели: — Порой я тебя ненавижу, но иногда почти люблю. Ненавидеть, конечно.
— Как ни странно, это взаимно.
Жанна кивнула и задумчиво посмотрела на озеро. Белая ночь вступила в свои права, небо отражалось в тихой воде вместе с лунным светом. Выглядело красиво настолько, что захотелось сбегать за телефоном и сфотографировать, но я осталась — таких ночей будет еще много. Далеко впереди что-то булькнуло — то ли со дна поднялся воздух, то ли рыбешка всплыла.
— Вопрос — как нам наловить рыбу? — задумалась Жанна.
— Вряд ли удочкой, даже если бы она у нас была, удить до утра не хочется.
— Да нас комары сожрут.
— Именно. Нужен другой вариант.
— Можно на складе поискать что-то вроде сети. Откопать старую волейбольную, например, такие часто хранятся про запас мертвым грузом. Или сетку для мячей. Прикрепим сеть к мостику, а утром встанем пораньше и достанем.
Я кивнула — знала, что Жанна подхватит мысль и придумает, что делать дальше.
По всем параметрам мы должны с ней дружить, но между нами было слишком много преград. Прежде всего — соперничество. Почему-то к другим девчонкам мое отношение было иным: я искренне радовалась, когда побеждала Лерка или когда Катька выполнила норматив мастера спорта быстрее меня. Но вот Жанна… это другое.
Не помню уже, с чего все началось, но Жанну я знала дольше остальных. Мы попали к Трухе, когда нам было по четыре года, тогда как остальные присоединились позже, кто-то вообще лет в пятнадцать. И соперничали мы всегда и за все, а сейчас все вышло на новый уровень, потому что в детстве все более-менее равны, прилежны и талантливы — в конце концов, по таланту нас изначально отбирали. Но потом начинается взросление: у кого-то ломается прилежность, у кого-то рост идет не по плану, а кто-то оказывается склонен к полноте так сильно, что каждый день превращается в борьбу. В общем, у всех свои уникальные заморочки, вопрос — кто способен их угомонить.