Кошмар в Нью-Йорке
Шрифт:
Мак всячески гнал от себя дурные мысли. Было уже три часа утра, от усталости у него дрожали ноги и болело плечо. Он прожил трудный и длинный день, да и не любил волноваться без достаточных на то оснований. Он вполне мог приехать к девушкам и устроиться в их квартире с автоматом наизготове, но как раз сейчас ему меньше всего хотелось общаться с ними. Ведь если им не угрожала опасность со стороны Эви, то одним лишь своим присутствием он сам мог навлечь на них беду, чего Мак никоим образом не хотел
В конце концов, нетрудно позвонить им. Болан вышел в коридор. Сонный голос Паулы ответил ему примерно после двенадцатого гудка.
— Эви вернулась?
— Не знаю, — с трудом произнесла Паула. — Я приняла снотворное и плохо соображаю. Подождите, я пойду взгляну...
Она вернулась через минуту, теперь голос ее дрожал, и в нем слышались тревога и волнение.
— Эви еще нет, а у Рашель истерика.
— Что-что?
— Она сидит, словно перед ней воздвигли Стену Плача; я целых три года не слышала, чтобы она так рыдала. Что вы такое с ней сделали?
— Черт возьми, — буркнул Болан.
— Объясните более внятно...
— Да ничего я с ней не делал! Совсем ничего! Это правда, Паула!
— Понятно. Вероятно, из-за этого она и плачет. Как вы думаете, мне позвонить в полицию насчет Эви?
— А она что, всегда ночует дома?
— Да нет, — ответила Паула с особой интонацией.
— Тогда и не паникуйте зря. И вот еще что...
— Я слушаю.
— Будет лучше, если вы с Рашель переедете на несколько дней в какую-нибудь гостиницу. Ну и, конечно, надо найти Эви.
Последовало молчание.
— Вы думаете, мы в опасности?
— Вы в опасности с того момента, как увидели меня, поэтому я считаю, что вам лучше переехать.
— Хорошо. Ваше мнение...
— Это не мнение, скорее — предчувствие.
— Тогда я вдвойне согласна с вами. Только бы удалось убедить Рашель.
— Скажите, что я ей приказал.
Паула натянуто рассмеялась:
— Лучше уж сами приходите и командуйте.
— Я не могу, Паула. Я на пределе и могу свалиться с ног.
— Только падайте осторожно, — сказала она и повесила трубку.
Мак взглянул на телефон, обдумывая, какие еще меры предосторожности следует предпринять. Он снова снял трубку и попросил телефонистку отеля соединить его с Питтсфилдом, своим родным городом, где он положил начало этой бесконечной войне. Он назвался сержантом Ла Манча, и ему пришлось дважды повторить телефонистке имя, чтобы она не ошиблась.
После второго гудка в трубке раздался мужской голос:
— Алло, я слушаю.
— По межгороду вас вызывает человек, назвавший себя сержантом Ла Манча. Будете говорить? — протараторила в трубку телефонистка.
— Кто-кто? Как вы сказали? — сонным голосом переспросил Лео Таррин.
— Абонент назвал себя Ла Манча.
— Нет,
Болан с улыбкой подумал об этом полицейском, который внедрился в мафию, стал одним из местных боссов и теперь, чтобы поговорить с ним, должен был искать номер телефонной кабины рядом со своим домом. Он услышал, как знакомый голос продиктовал телефонистке номер и затем добавил:
— Девушка, скажите ему, чтобы он запасся наличными.
Таррин положил трубку, а телефонистка спросила у Болана:
— Вы все слышали?
— Разумеется. Большое вам спасибо.
Все было сделано, как обычно. Голос Болана никогда не звучал по телефону в доме Лео, но таким образом они всегда договаривались о выходе на связь.
— Вы хотите, чтобы я набрала тот номер, который он продиктовал?
— Нет, спасибо. Я позвоню ему позже, — ответил Болан.
Он вернулся в комнату, снял рубашку и разбинтовал плечо, чтобы осмотреть рану. Рубец сильно покраснел и казался очень воспаленным.
— Вот ведь дрянь какая, — пробормотал Мак и принялся обрабатывать рану антисептической мазью.
Потом он перевязал плечо и надел кобуру «беретты» прямо на голое тело, после чего накинул рубашку и снова пошел к телефону.
Он набрал по коду нужный номер и тут же услышал обеспокоенный голос друга. Усталость у него словно рукой сняло.
— Извини, что пришлось разбудить тебя и вытащить из постели.
— К тому же в такую метель, — подхватил Лео. — В будке, где я стою, примерно минус восемьдесят. А у тебя там снег идет?
— Еще как. Но скоро здесь будет жарко.
— Я об этом догадываюсь. Кое-какие сведения о происходящем у вас долетают и сюда. Ты их серьезно подогрел, но скажи-ка... Нью-Йорк очень большой город, и пытаться штурмовать его — все равно, что организовать антикоммунистическую демонстрацию в Ханое.
Тебе нужно быть предельно осторожным. Зачем ты мне звонишь?
— Я подумал о Джоне О.
Мак говорил о своем младшем брате, единственном члене семьи, оставшемся в живых, и, следовательно, его единственном слабом месте.
— Я все беспокоюсь, действует ли его прикрытие?
— На сто процентов, — успокоил Мака Таррин. — Ему нравится военная школа. Я, правда, на дух ее не переношу, а он ее обожает.
— Прекрасно. Это единственная вещь, которая не давала мне покоя.
— Это... Это в три-то часа утра! Кончай болтать! Выкладывай, дружище, что тебя на самом деле беспокоит.
Болан рассмеялся.
— Давно ли ты видел Валентину?
— Несколько дней назад, когда я ездил к мальчишке. Она просила передать тебе уверения в своей неизменной любви. Не волнуйся, у нее все хорошо.