Кошмары Аиста Марабу
Шрифт:
ТАКОЕ НЕ ПРОЩАЮТ НИКОГДА.
Она открывает мне глаза, я вижу ее; она держит веки и аккуратно, по очереди отрезает их хирургическими ножницами; я чувствую холод стали и слышу резкий звук рвущейся ткани…
…Я чувствую, как она кромсает мои гениталии, врезается в грудь, копается, пытаясь найти меня,
Я сделаю так, что ты почувствуешь, Рой! Говорят, мужчина почти ничего не чувствует, когда ему отрезают конец…
НЕТ
НЕТ
И вдруг я снова внизу, и я чувствую боль, и не могу из-за нее пошевелиться.
– А теперь попробуй его на вкус, когда-то его пришлось отведать и мне…
НЕТ
Это же мой хуй… грязная сучка отрезала мне перец и теперь… что за хуйня, у Серебряного Серфера вообще не было перца, и он, похоже, как-то обходился, парил себе по воздуху на своей доске… я больше ничего не прошу…
– Это мы засунем тебе в рот, Рой, открой пошире, давай-ка…
НЕТ
НЕТ
НЕТ
– Ты что-то сказал, или мне послышалось… Рой, я не слышу… что ты там говоришь, Рой, что ты хочешь мне сказать… я ведь знаю, ты хочешь этого, ты об этом и просишь… только не говори с набитым ртом… тебе нужно учиться, Рой, тебя еще многому нужно научить…
НЕТ
ПОЖАЛУЙСТА
НЕТ
КОГДА ОНА ГОВОРИТ НЕТ, ЭТО ЗНАЧИТ НЕТ.
Z.
ТЕРПИМОСТЬ НОЛЬ
Она смотрит в мои глаза, в мои лишенные век глаза. И теперь мы видим друг друга. Она прекрасна. Слава Богу. Слава Богу, ей вернули, вернули то, что мы у нее отняли. Я пытаюсь улыбнуться. Во рту у меня отрезанный
Я ее понимаю.
Я понимаю ее страдания, ее боль, понимаю, что это должно было найти выход. Боль – она ходит по кругу. И только исключительно сильный человек может сказать: нет, хватит. Слабые люди держат все в себе и, не причиняя никому зла, терпят, пока боль не разорвет их на части.
Исключительно сильный человек – это не про меня.
И не про Кирсти.
Мы обыкновенные люди, это-то и дерьмово.
Мы оба все понимаем.
За моей спиной встает солнце, и тень моя, вытягиваясь, убегает от него вперед. У меня тонкие, длинные ноги, густой покров, крупный клюв… ушей почти не видно, в плане ушей у меня особо больших-то никогда и не было, зато был нос всегда, в школе меня прозвали капитан Клюв… уши тут ни при чем, память у меня уже не та, да и слух тоже, зато мысли прояснились… у меня походка чучела из юморески, я покачиваюсь, как старичок, наложивший в штаны. Как я устал… я расправляю свои большие черные крылья…
Она уходит… не уходи, Кирсти, останься подольше, досмотри до конца… но нет, нет, нет, я слышу, как она поспешно покидает палату. Потом я слышу другой голос – истерические вопли сестры Патриции Дивайн. Она смотрит, как я курю влажную, гибкую сигару своего собственного пениса, с ужасом уставившись в мои глаза, которые уже не закроются. Я слабею, но я здесь, на поверхности; мои глаза могут двигаться, и я вижу свой конец, свисающий изо рта, и ножницы, торчащие из шеи… Патриция бежит за помощью, но поздно, потому что передо мной уже стоит Джеймисон, он наводит на меня дуло, и я слышу выстрел, и теперь всё как одна большая
Z.