КОСМИЧЕСКАЯ ФАНТАСТИКА или КОСМОС БУДЕТ НАШИМ! Антология.

Первушин Антон Иванович

— Ладно, — примирительно сказал он. — Пойдем лучше купаться.

— Нет уж, договаривай!

— Да не стоит. Пустяки все. Прости.

— Ты просто смешон! — Она резко поставила на столик свой опустевший бокал. — Посмотри! Ведь за что бы ты ни взялся, все ты делаешь не так, все — вкривь и вкось! И хоть был бы ты просто подлец, это бы еще полбеды! Нет, эта вечная поза! Я ведь думала, ты необыкновенный… добрый… все знаешь и все можешь. — Она замотала головой внутри своего громадного воротника. — А ты просто болтун.

— Ты сегодня так говоришь, будто меня ненавидишь.

— Да. Я ненавижу тебя. Слова, слова… Живешь в своем выдуманном мире!

— Каждый живет в своем мире, — мягко ответил он. — И каждый такой мир в той или иной степени выдуман.

— Ну уж нет! Я никого

не мучила, никогда!

Он только усмехнулся.

— Ты очень плохой человек, Андрей. Ты разрушитель. Ты и меня искалечил. Но не сломал. Не обольщайся — не сломал!

Она резко встала. С хрустом распрямилась парча.

— Не провожай. Мне больнее, чем тебе. Мне гораздо больнее.

Рывком повернувшись, она пошла прочь.

— Цветы! — глупо крикнул он.

Но она даже не сбилась с шага.

Парни с соседнего столика, скалясь, смотрели на Андрея. Сидевший поодаль от “Эспаньолы” мужчина, расцветая в улыбке, поднялся Симе навстречу. Она взяла его под руку, мельком оглянулась, как бы оправляя воротник — видит ли Андрей, — удостоверилась, поцеловала спутника в щеку, и они двинулись по набережной. Андрею показалось, что это музыкант, недавно просивший у него фон. Но он не успел разглядеть. “Бедный мужик, сколько времени ждал, — подумал он. — Интересно, за кого она меня ему выдала? Товарищ по работе… У нас очень важная работа, у нас очень много важной работы. Срочный разговор на четверть часа. Ты не обидишься, милый, если я попрошу подождать вот здесь? Бедняга. Ищет, ищет того, кто за нее бы прожил ее жизнь, а она лишь при сем бы присутствовала в качестве томного, манерного, бесконечно хрупкого украшения… претендуя на воплощение бездеятельной горней справедливости, но на деле, по слабости своей, лишь сварливо беспощадная. Как тут поможешь? Это в детстве складывается. Неуверенность, страхи, запреты…” Он вспомнил Вадика, глухо и тщетно гугукающего под полотенцем.

Тоска была хоть вой. И еще — неловкое, стыдное какое-то сочувствие и досада, словно Дездемона на сцене, вдруг споткнувшись, выматерилась хриплым басом и закурила.

“Странно все устроено, — подумал Андрей совсем уже отстраненно. — Обычную измену или подлость простят, может не заметят даже. Но доброты и любви, проявленных не так, как хотелось бы ожидающим их, не прощает никто и никогда. В них видят наихудшую подлость, наистрашнейшую измену. Потому что знают: если лучшее уже отдано им, и отдано, пользуясь выражением Симы, “не так” — больше не на что надеяться. И надо уходить”.

3

Второй раз на Шар наткнулись спустя восемь лет, совсем в другом месте. Патрульный катер сообщил на Землю о встрече и на большом удалении остался ждать. Через неделю прибыла подготовленная в кратчайший срок мощная экспедиция.

Кибернетики открыли люк и ввели в камеру набитый аппаратурой кибер. Однако дальнейший путь оказался блоки­рованным. Все попытки кибера пробраться за второй люк, длившиеся несколько дней, оказались тщетными. Заседания ученого совета шли почти беспрерывно, к ним подключались те или иные специалисты с Земли, прибыл даже грузовик со специальной режущей установкой — все впустую. Наконец третий пилот, Трамбле, предположил, что требуется человеческое присутствие. С научной точки зрения эта гипотеза была абсолютной чепухой, и так чепухой и осталась бы, если бы Трамбле, после двухдневных мучений, не вышел из корабля якобы для профилактического осмотра наружных маршевых конструкций. Лишь будучи у Шара, он связался с рубкой, задержать его не смогли. Люк открылся от первого же прикосновения человеческой руки, и Трамбле сразу вернулся. Медленно продвигаясь, кибер транслировал изображение спирального коридора, в котором царили космический холод и ваку­ум. Кто-то предположил, что им встретился совсем не тот Шар, который встретился Спрогэ, — но это был явный абсурд, на микроскопическом слое пыли, скопившейся на Шаре (по его толщине определили приблизительный возраст Шара в полтора миллиона лет), еще в первые часы экспедиция обнаружила следы, оставленные людьми Спрогэ. Прошло восемь часов, узкий металлический коридор казался бесконечным. Затем связь с кибером прервалась. Немедленно был послан второй, его сопровождал навигатор

Марат Блейхман, который должен был открыть люки. Внешний люк закрылся, и по напряженным нервам столпившихся в рубке людей хлестнул крик: “Там Земля, я вижу! Только человеку дано видеть живое!” Затем связь прервалась. Послали человека с приказом открыть внешний — только внешний! — люк. В камере находился лишь кибер. Открывать внутренний люк не стали. Неделя прошла в бесплодных попытках что-то сделать. За полсуток до окончания срока автономности Марата сам командир, не сказав никому ни слова, улетел к Шару. Он открыл внутренний люк и действительно увидел высокую нетронутую траву и голубое небо. В течение получаса, не переступая границ камеры, командир вызывал навигатора по радио, а затем ввел кибер в Шар — ломая траву, тот двинулся вперед. Командир вернулся на корабль. Более суток кибер передавал в рубку изображение коридора, проделал почти тринадцать километров по узкому, извилистому каналу, затем связь с ним прервалась. Запас киберов иссяк; оставив на разном расстоянии от Шара восемь бакенов, экспедиция в тот же день ушла к Земле. Через сорок две минуты после старта все бакены сообщили об исчезновении объекта слежения.

Он вздрогнул.

— Вы ли это Андрей? — раздался сзади певучий женский голос.

Нет, конечно, это не Сима возвратилась. Перед ним стояла женщина ослепительной красоты, в неосязаемо тонком балахоне до пят. Балахон слегка колебался, повторяя колебания бриза, на миг прорисовывая и тут же скрадывая гибкие очертания безупречного смуглого тела. Рядом с женщиной высился не менее яркий мужчина в короткой, перекинутой через плечо пантерьей шкуре; длинные синие волосы его были завиты. Андрей узнал женщину, их знакомил зимой Гарднер — один из всем недовольных, которые с некоторых пор крутились вокруг Андрея, ошибочно принимая его за своего.

— Добрый вечер, Гульчехра, рад видеть вас.

— Мы не помешаем? — спросила женщина, изящным движением отбрасывая прядь волос на плечо.

— Нет, что вы.

— Андрей, познакомьтесь, это Веспасиан, — пропела Гульчехра. — Сиан, это Андрей. Это он сбросил Шар на Солнце.

Она произнесла это, словно предлагая урода в банке. “Это у него две головы”.

— Ах, я слышал об этом, — молвил Веспасиан.

Гульчехра серебристо рассмеялась.

— Веспасиан совершенно особый человек, — с гордостью произнесла она. — Он пребывает в своем и только своем мире.

— Это удобно, — светски сказал Андрей. “Слышала бы Сима”, — подумал он.

— Да. Мой мир прекрасен, — сказал Веспасиан. — Я придумываю его сам и объективирую ежесекундно. Гуль…

Гульчехра с готовностью удалилась к стойке, в то время как Веспасиан утвердился в кресле, в котором недавно сидела Сима, и уставился на Андрея своими громадными коричневыми глазами. Очевидно, это был его, так сказать, пронизывающий взгляд. Андрею стало смешно, но он сдержался.

— Ты был ее мужем? — бабахнул вдруг Веспасиан.

— Я? — опешил Андрей. — Да нет… где уж…

— Не надо лжи, не надо! Я чувствую тебя — ты прост и незамысловат, ты усреднен. Сам ты никогда не смог бы. Это Гуль, она шакти. Рядом с нею мужчина не может не стать гени­ем. Шар! Ход гениальный! Так плюнуть в хари всем этим!.. — Породистые темные губы его дрогнули от презрения, он сделал широкий жест рукой. Из-под шкуры мелькнула жуткая звериная подмышка. — Великолепно! Гениально, я так сказал! Прекратить всю их суету, все их потуги разом! Саморазвертывание, самореализация такого масштаба, такой хлесткости в нашем мире пошлых, сусальных добродетелей — это подвиг! Перфектная деструкция стереотипа! Я никогда не поверю, что ты обошелся без соприкосновения с высшими силами.

— С чем, с чем?

— Там, — он воздел руки к небесам, — на перекрестках астральных путей, соединяющих поля восходящих и нисходящих инкарнаций…

Подошла Гульчехра, осторожно неся золоченый подносик с тремя бокалами. Непроизвольно Андрей вскочил помочь — от неожиданности женщина шарахнулась и едва не уронила поднос прямо на Андрея.

— Простите, — сказала она, обретая равновесие, — я такая неловкая… Ну, о чем вы здесь? — Она уселась и немедленно вцепилась в свой бокал.

— О тебе, солнце мое, — сказал Веспасиан.