Космическая одиссея: Научн.-фантаст. трилогия
Шрифт:
Спящего в гипотермической камере человека можно было принять за мертвого, никаких внешних признаков жизнедеятельности не было видно. Конечно, диафрагма неуловимо поднималась и опускалась, но этого Боумен не мог заметить, так как все тело спящего покрывали электрические нагревательные обкладки, которые должны были постепенно, в соответствии с программой, повысить его температуру при пробуждении. Пока же только кривая самописца с надписью: «Дыхание» показывала, что спящий дышит. И еще один признак жизни обнаружил Боумен: за месяцы сна на подбородке Уайтхеда выросла короткая щетина.
Ручной
Боумен сломал печать и нажал кнопку. Внешне ничего не изменилось — не послышалось никакого звука, не было никаких признаков, что автомат начал работать. Но на панели датчиков медлительно пульсирующие кривые начали убыстрять темп. Уайтхед возвращался к жизни из гипотермического сна.
И тут сознание Боумена уловило сразу два необычных события. Посторонний человек ничего бы не заметил, но Боумен за месяцы полета, проведенные на «Дискавери», поистине сросся с кораблем. Он мгновенно, порой даже бессознательно, отмечал самые незначительные перемены в нормальном поведении его систем.
Прежде всего еле заметно мигнули лампы, как бывает при подключении дополнительной нагрузки к электросети. Но Боумен знал, что ни один механизм не должен был внезапно включаться в это время.
И сейчас же, почти одновременно, до него донеслось далекое, слабое — почти на пределе слышимости — жужжание электромотора. Для Боумена каждый двигатель на корабле имел свой безошибочно различимый голос — и этот голос он узнал мгновенно.
Либо он сошел с ума и его уже преследуют галлюцинации, либо на корабле происходит нечто совершенно немыслимое! Холод, куда страшнее прохлады гипотермической камеры, сковал его сердце, когда он уловил слабую вибрацию, доносившуюся до него через корпус корабля.
Внизу, в шлюзовой камере, открывались створки наружного люка!
27. Бунт
С той минуты, как в Земной лаборатории, в миллиарде с лишним километров от корабля, возникло электронное сознание ЭАЛа, все его возможности и способности были направлены к одной цели. Готовность выполнить заданную ему программу нельзя было назвать даже одержимостью; она составляла единственный смысл его существования. Желания и страсти, присущие органической жизни, его не отвлекали, и цельность его устремлений ничто не могло поколебать.
Преднамеренная ошибка была немыслима. Даже сокрытие правды порождало в нем понимание своего несовершенства, своей ущербности — у людей это называется сознанием вины. Ведь ЭАЛ, как и его создатели, был рожден невинным, но, увы, и в его электронный эдем слишком быстро прокрался змий.
На
Трое спящих уже знали правду — они ведь были подлинным экипажем «Дискавери», специально подготовленным для выполнения миссии, важнее которой еще не было в истории человечества. Но они хранят секрет, погруженные в долгий и глубокий сон, они не могут выболтать его в нескончаемых беседах с друзьями, родными, журналистами по открытым каналам связи с Землей.
А секрет этот был таков, что сохранить его было очень трудно даже при величайшей выдержке, потому что обладание им коренным образом меняло все поведение человека, все его мировоззрение. Поэтому Боумену и Пулу, которым предстояло красоваться на всех телевизионных экранах мира в течение первых недель полета, лучше было не знать истинной цели экспедиции, пока в этом нет необходимости.
Так рассуждали те, кто готовил экспедицию. Но для ЭАЛа два их божества, Безопасность и Интересы нации, ровно ничего не значили. Он улавливал в себе только противоречие, которое медленно, но верно подтачивало цельность его электронной психики, — противоречие между правдой и необходимостью ее скрывать.
Он начал ошибаться, хотя, подобно невропату, не способному заметить симптомы своей болезни, конечно, отвергал самую возможность ошибок. Голос Земли, непрерывно контролировавший его работу, стал для ЭАЛа чем-то вроде голоса совести; он уже больше не мог беспрекословно повиноваться ему. Но что он хотел преднамеренно прервать связь с Землей — в этом он не признался бы никому, даже самому себе.
И все же этот конфликт не имел решающего значения. ЭАЛ преодолел бы его — ведь большинство людей тоже как-то справляются со своими неврозами, — если бы не оказался перед лицом кризиса, который поставил под вопрос само существование ЭАЛа.
Его угрожали отключить, отрезать от всех входных сигналов, ввергнуть в бессознательное состояние, какого он и представить себе не мог. Для него это было равнозначно смерти. Он ведь никогда не спал и не знал, что можно вновь пробудиться…
И он стал защищаться всеми доступными ему средствами. Без злобы — но и без сострадания — он решил устранить все, что ему мешает.
А затем, повинуясь программе, заложенной в него на случай чрезвычайных обстоятельств, он доведет задачу экспедиции до конца — один, без всяких помех.
28. В вакууме
Не прошло и секунды, как все звуки заглушил воющий свист, подобный реву приближающегося смерча. Первые прикосновения вихря донеслись до Боумена, и через мгновение он уже едва удерживался на ногах.
Воздух, вырываясь из корабля, мощным фонтаном бил в пустоту космоса. Видимо, что-то стряслось с безотказными предохранительными устройствами шлюза; считалось, что наружная и внутренняя двери шлюзовой камеры одновременно раскрыться не могут. И вот невозможное оказалось возможным!